Марина Дяченко - Алена и Аспирин

Он проснулся в темноте и сразу понял, что Ирина тоже не спит.

Было уже утро. Ворчали водопроводные краны, работал лифт. Хлопнула дверь подъезда. Аспирин втянулся под одеяло, как улитка в домик: не хотелось утра. Хотелось покоя.

Ирина не пошевелилась. Он нашел в темноте ее плечо, покрытое гусиной кожей.

– Тебе что, холодно?

– Нет… Пора вставать.

– Не пора, – пробормотал Аспирин.

Ирина отстранилась. В темноте выбралась из-под одеяла, выскользнула из комнаты, он успел увидеть ее силуэт на фоне дверного проема. Потом дверь закрылась.

Он проснулся окончательно.

– Доброе утро, – сказала женщина лет сорока, высокая, ростом с Аспирина. – Я доктор.

На ней был форменный костюм с эмблемой на груди. Аспирин никогда не поверил бы, что врачам из районной поликлиники выдают такие «прикиды».

– А ты Алена Гримальская? – женщина профессионально оскалилась. – Здравствуй.

Алена играла гамму, и быстрый взгляд поверх смычка, которым она окинула форменную женщину, не сулил ничего хорошего. Женщина хотела было подойти – но, сделав крохотный шажок, передумала и уселась в кресле напротив, делая вид, что внимательно слушает Аленины упражнения. Аспирина покоробило: он предпочел бы, чтобы докторша сделала девчонке замечание, мол, взрослый человек с тобой здоровается, а ты… Но докторша слушала и скалилась, то есть вела себя именно так, как, в представлении Аспирина, ведут себя специалисты по детским психическим расстройствам.

А если девчонка, не останавливаясь, сейчас сыграет какой-нибудь «страх»? Или (у Аспирина волосы встали дыбом) «похоть»?!

Он занервничал не на шутку, но в этот момент Алена доиграла гамму. Красивым жестом сняла смычок. Положила скрипку в футляр, уселась на диван, прижала к груди Мишутку – молчаливого свидетеля этой сцены.

– Этот твой медвежонок? – сладко спросила женщина.

У Аспирина будто крыло мелькнуло перед глазами – он вспомнил, как почти вот так же, в схожей ситуации спросила о Мишутке Ирина. Только Ирина не побоялась подойти, Ирина вообще ничего не боялась, ей надо было помочь больному ребенку, и она, в отличие от форменной тетки, спрашивала без малейшего подтекста…

Он вспомнил, совершенно некстати, какой бесконечно ласковой оказалась Ирина в постели. У него раздулись ноздри: он вспомнил запах Ирининой кожи. Вспомнил ее грудь – кончиками пальцев, как пианист, а форменная тетка тем временем поманила Алену к себе:

– Ну, давай посмотрим, как заживает твой шов…

Алена секунду поколебалась, потом подошла, оставив Мишутку на диване.

Женщина осмотрела и ощупала ее голову. Покивала, пробормотала что-то себе под нос, попросила Алену показать горло. Выслушала легкие.

– Ты не боишься уколов? – спросила веселым голосом.

Алена подняла брови. Женщина бодро рылась в своем докторском чемоданчике. Аспирин стоял совсем близко; на секунду она и докторша встретились взглядами.

От страха и отвращения у него онемели мизинцы на обеих руках.

– А зачем укол? – невинным голосом поинтересовалась Алена.

– Да ну, совсем не больно, быстренько, – ворковала женщина, наполняя шприц. – Шов заживает не очень хорошо, есть опасность нагноения, я вколю тебе замечательный швейцарский препарат, и ты уже завтра забудешь, где у тебя что болело…

– У меня уже и так ничего не болит, – сообщила Алена. – И в поликлинике нам сказали, что у меня заживает, как на собаке… Правда, папа?

Она смотрела Аспирину в глаза и впервые называла его «папой». Это был сигнал – не то угроза, не то упрек, не то просьба о помощи. Аспирин стоял посреди комнаты и не знал, что делать. Драться с этой докторшей, что ли?

– В поликлинике, – женщина пренебрежительно ухмыльнулась, – такого препарата раньше не было, его только вчера привезли. – Неужели ты боишься? Это же совсем не больно.

Алена перевела взгляд с Аспирина на докторшу и обратно.

– Простите, – хрипло сказал Аспирин. – Можно вас на минуточку?

– А можно потом? Я уже приготовила шприц, – немного раздраженно отозвалась форменная тетка.

– Я хотел бы уточнить, что за препарат, – сказал Аспирин. – У Алены… аллергия. На некоторые лекарства.

– Вот как? Только не на этот препарат. На него не бывает аллергии.

– Могу я посмотреть этикетку?

Женщина уставилась на него с нескрываемым раздражением:

– Вы что, медик? К чему эти споры?

– Не надо мне никаких уколов, – сообщила Алена. – Кто вы такая, чтобы ко мне приставать?

Женщина быстро глянула на Аспирина. Тот развел руками: ничего, мол, не могу поделать; женщина взглядом смерила расстояние. Шприц подрагивал в ее руке, как жало.

Аспирин задержал дыхание.

Одновременно случились несколько событий. Тетка прыгнула на Алену, будто кобра, Аспирин кинулся, желая удержать руку со шприцем, соседи сверху включили стереосистему и по комнате разлился низкий рык, похожий на раскат отдаленного грома.

Женщина стряхнула с себя Аспирина и отскочила к самой двери. Алена сидела, прижимая к себе медвежонка, и Мишуткины пластмассовые зенки глядели на докторшу и больше ни на кого. Аспирин готов был поклясться.

От ударов соседской «бочки», от металлических басов дрожали стены и качалась люстра. Докторша раздувала ноздри; Аспирин представил, как Мишутка вырывается из Алениных рук и, вырастая на глазах, вскидывает когтистые лапы. Как брызги крови пачкают потолок, синий форменный костюм становится бурым, лохмотьями повисает кожа и крик захлебывается…

Докторша поймала его взгляд. Гудели басы за перекрытиями – как раскаты отдаленного грома. Докторша перевела взгляд с Аспирина на Мишутку, потом на Алену…

И ушла. Ретировалась, едва не забыв саквояж.

– Значит, ты решил меня сдать?

Алена канифолила смычок, как ни в чем не бывало. Аспирин нервно расхаживал из угла в угол, руки до сих пор тряслись, и мизинцы немели.

– Что за тетка? Это ты ее позвал?

– Знаешь что, – Аспирин остановился. – Бери скрипку… Иди, играй им. Страх, чесотку, понос, да что угодно. Они будут приходить и приходить, а ты им будешь давать концерты. Вперед. Они меня будут сажать, ты меня будешь отмазывать, пока в окошко не заглянет снайпер с вертолета и не пристрелит нас обоих.

Алена рассмеялась:

– Снайпер? Ой, не могу!

– Послушай, – он сцепил пальцы. – Ты все-таки моя дочь или это брехня?

Алена прошлась по скрипке смычком, легонько подстроила струну «ми».

– Ты мне ответишь или нет?!

– Успокойся, – она посмотрела на него поверх смычка, как недавно на докторшу. – Никому ты, в самом деле, не нужен, никто тебя не похитит, не посадит, не обидит… А себя я сумею защитить. Не трясись.

И она заиграла гамму.

– Да нет же! – рявкнул он, перекрикивая скрипку. – Ничего ты не сумеешь! Звони своему гуру… своей крыше… этому босому хмырю. Иначе они возьмут тебя, когда ты будешь спать, или на улице, или в музыкальной школе… Вколют снотворное и увезут, и я ничего не смогу поделать!