Шеннон Чакраборти - Латунный город [litres]

Ссылка. Али смутился. И это все? Но молчание отца затягивалось, и Али понял, что в рассказе отца о его рождении было и предостережение.

Чужаки могут поверить в то, что это обычное военное назначение, но Гезири все увидят как есть. Когда Ализейд аль-Кахтани – Ализейд из Аяанле – объявится в Ам-Гезире, один и без гроша за душой, Гезири поймут, что он больше не под протекцией отца. Что королевский младший сын, внеплеменной ребенок, брошен на произвол судьбы и им не грозит расплата за его пролитую кровь. Гезирийские ассасины – лучшие профессионалы и всегда готовы взяться за работу. Всякий пожелавший втереться в доверие к его брату, отцу, Каве и всем врагам, которых нажил Али за эти годы, даже необязательно тем, с кем у Али были личные счеты. У Кахтани были тысячи недоброжелателей и внутри их родного племени.

Это и была его казнь. Она могла растянуться на несколько месяцев, но он все равно окажется мертв. Свои последние дни он проведет в ужасе, в одиночестве, вооружившись тем, что подвернется ему под руку, в ожидании неизбежного.

Его отец поднялся с пола: неповоротливые движения выдавали его преклонный возраст.

– Завтра в Ам-Гезиру выдвигается торговый караван. Ты поедешь с ними.

Али не шелохнулся.

– Почему ты просто не убьешь меня? – На глаза наворачивались слезы, но он отказывался плакать в присутствии отца. – Брось меня каркаданну. Прикажи кому-нибудь перерезать мне горло во сне. Разве это не проще?

Али видел собственную агонию, отраженную в лице его отца. Сколько бы его ни дразнили из-за сходства с народом его матери, у него были глаза Гасана. Всегда так было.

– Не могу, – сознался король. – Я не могу отдать этот приказ. И за эту слабость я прошу у тебя прощения, сын мой.

Он собрался уходить.

– А Нари? – окликнул его Али. – Ты же знаешь, я говорил о ней чистую правду.

– Я этого вовсе не знаю, – возразил Гасан. – Думаю, Мунтадир прав: когда речь идет о ней, на твои слова нельзя полагаться. И это не отменяет случившегося.

Али резко посмотрел на него. Он лишил себя шанса на будущее, признавшись во всем. Не может быть, чтобы все оказалось зря.

– Почему нет?

– Ты убил Дараявахауша у нее на глазах, Ализейд. Трое солдат не могли оттащить ее от его праха, так она кричала и отбивалась. Одного она так укусила, что ему потребовались швы. – Отец покачал головой. – Какие бы отношения вас ни связывали, они кончены. Если она не считала нас врагами раньше, она непременно считает нас врагами теперь.

– О воитель джиннов, я призываю тебя…

Нари пела, закрыв распухшие глаза, барабаня пальцами по донышку перевернутой миски, липкой от насохших зернышек риса. Она подобрала ее у двери, в груде трухлявой посуды с остатками пищи, к которой почти не прикасалась.

Она взяла деревяшку, отщепившуюся от поломанного стула, и глубоко всадила себе в запястье. Вид своей крови огорчал ее: курица подошла бы намного лучше для обряда. Для обряда были нужны музыканты. Зар – не место для импровизации.

Кровь капала на пол, пока рана не затянулась.

– Дух палящей пустыни, я взываю к тебе. Дараявахауш э-Афшин, – прошептала она срывающимся голосом. – Приди ко мне.

Ничего. В ее спальне было так же тихо, как и неделю назад, когда ее заперли здесь, всю покрытую его прахом. Но Нари не позволяла себе отчаиваться. Она попробует еще раз, только на этот раз немного изменит мотив. Она не помнила дословно, что именно она пропела тогда, в Каире, но как только она сможет вспомнить точные стихи, все обязательно получится.

Сидя на полу, она сменила позу, чувствуя запах собственных немытых волос, и подтянула грязную миску ближе к себе. Она сбилась со счета, сколько раз уже вот так резала себе руку. Дверь в ее комнату отворилась. Ослепительный свет из лазарета очертил темный женский силуэт на пороге.

– Низрин, – воскликнула Нари с облегчением. – Подойди-ка. Если ты будешь бить сюда, как в барабан, я смогу стучать этой тарелкой вместо бубна, и тогда…

Низрин подбежала к ней через всю комнату и выхватила окровавленный обломок у нее из рук.

– Ох, дитя… что все это такое?

– Я призываю Дару, – ответила Нари. Неужели без ее слов было непонятно? – Один раз у меня получилось. Должно получиться снова. Мне просто нужно правильно все воспроизвести.

– Бану Нари. – Низрин наклонилась перед ней и отставила миску в сторону. – Его нет, девочка моя. Он не вернется.

Нари отстранилась.

– Ты этого не знаешь, – сказала она убежденно. – Ты не Нахида. Ты ничего не знаешь о…

– Я знаю рабов, – перебила ее Низрин. – С моей помощью твоя мама и твой дядя освободили десятки рабов. И, девочка моя… рабам нельзя разлучаться со своими сосудами. Это единственное, что привязывает их души к нашему миру, – Низрин обхватила лицо Нари ладонями. – Он умер, госпожа. А ты жива. И если ты хочешь жить дальше, тебе нужно взять себя в руки. – Ее взгляд предостерегающе потемнел. – С тобой желает говорить король.

Нари застыла. У нее перед глазами стоял Али с пронзенным стрелой горлом, в ушах стоял крик Мунтадира, выпоротого Дарой. Ее прошиб холодный пот. Она не была готова к встрече с их отцом.

– Нет. – Она замотала головой. – Я не могу. Он меня убьет. Он бросит меня к этому зверю, к каркаданну и…

– Он не убьет тебя. – Низрин поставила Нари на ноги. – Потому что ты скажешь ровно то, что он хочет услышать, и сделаешь так, как он прикажет, поняла меня? Только так у тебя есть шанс. – Она потянула Нари в хаммам. – Но сперва приведем тебя в порядок.

Они вошли в небольшую баню, где было тепло, стоял пар, влажный кафель благоухал розами. Низрин кивнула на низенькую деревянную табуретку, окутанную густым облаком.

– Садись.

Нари послушно села. Низрин принесла таз горячей воды и помогла Нари снять с себя грязную тунику. Она вылила воду Нари на голову, и горячие струи потекли по ее телу, окрашиваясь серым, когда они смывали с ее кожи прах.

Прах Дары. Она чуть не сошла с ума, глядя на это. Нари захлебнулась слезами.

– Я не могу. У меня не получится без него.

Низрин поцокала языком.

– И где же та девушка, которая убила ифрита своей кровью и бросалась пламенными богохульными словами в адрес своих предков? – Она села на корточки и вытерла ее грязное лицо влажной тряпочкой. – Ты все переживешь, бану Нари. Ты обязана. Кроме тебя, у нас никого не осталось.

Нари сглотнула комок в горле, когда ей пришла в голову другая мысль.

– Но его кольцо… если мы найдем его…

– Кольца нет. – Голос Низрин прозвучал особенно жестко, и она взмылила кусок мыла в пену. – Ничего не осталось: король сжег и потопил корабль. – Она стала втирать мыло в ее длинные волосы. – Я никогда не видела Гасана в таком состоянии.