Шеннон Чакраборти - Латунный город [litres]

Обычно Нари хорошо удавалось держать свои эмоции в узде, но если Гасан думал, что она согласится выставить Дару каким-то дикарем и насильником перед всем честным народом, а себя – беспомощной жертвой, он сошел с ума.

К тому же не только у него были рычаги давления.

– В вашей увлекательной истории не нашлось места эпизоду, когда ваш сын стал одержим маридом и использовал печать Сулеймана?

– Ализейд никогда не был одержим маридом, – сказал Гасан с непоколебимой уверенностью в голосе. – Какое нелепое предположение! Маридов не видели уже тысячи лет. Ализейд не падал в озеро. Он запутался в корабельных снастях, выбрался обратно на палубу и поверг Афшина. Героический поступок. – Король помолчал и скривил губы в горькой усмешке, и впервые за все время его голос дрогнул. – Он всегда мастерски обращался с оружием.

Нари покачала головой.

– Все было не так. Есть свидетели. Никто не поверит…

– Это куда правдоподобнее, чем то, что у Манижи была дочь, о которой никто не знал, спрятанная в далеком уголке мира людей. Девушка, которая всем своим видом кричит о человеческом происхождении… напомни, как это вышло? Ах да: чары, меняющие твой облик. – Король сложил длинные пальцы домиком. – Однако эта сказочка прекрасно прижилась.

Это откровение застало ее врасплох. То-то она заподозрила неладное, когда король с такой легкостью признал ее происхождение, хотя даже она в нем тогда сомневалась.

– Но это правда, – возразила она. – Вы сами приняли меня за Манижу, когда впервые увидели меня.

Гасан кивнул.

– Обознался. Мне была небезразлична твоя мать. Я увидел, как в зал вошла женщина Дэва с воителем Афшином за плечом, и чувства на мгновение застили мне глаза. Да и кто знает? Может, ты и вправду дочь Манижи – кровь Нахид в тебе точно течет… – он постучал пальцем по печати на своей щеке. – Но я вижу в тебе и человеческое. Не очень много, конечно. Будь твои родители умнее, могли бы замаскировать и получше – в нашем мире это частое дело. Но оно есть.

Его уверенность потрясла ее.

– Вы позволили бы Мунтадиру взять в жены женщину с человеческой кровью в жилах?

– Чтобы укрепить мир между нашими племенами? И глазом не моргнул бы. – Он выдавил смешок. – Ты думаешь, у нас без Ализейда мало бунтарей? Я много прожил, немало видел и знаю, что кровь – это еще далеко не все. И шафиты нередко владеют магией ничуть не хуже чистокровных джиннов. Только, в отличие от моего сына, я понимаю, что наш мир пока не готов это принять. Но если никто, кроме нас, не узнает о том, кто ты есть на самом деле… – Он пожал плечами. – Точный химический состав крови моих внуков не озаботит меня ни на йоту.

Нари не знала, что и сказать. Снисходительное признание Гасаном равенства шафитов ее не радовало, когда он с такой легкостью был готов отринуть истину в угоду политическим реалиям. Это выдавало в нем такую жестокость, которой она не замечала даже в Дариных, вызванных невежеством, предрассудках.

– Так изобличите меня, – сказала она с вызовом. – Мне все равно. Я не стану пятнать его память.

– Пятнать его память? – рассмеялся Гасан. – Он Бич Кви-Цзы. Эта невинная ложь – детский лепет в сравнении с его реальными преступлениями.

– И это говорит человек, привыкший использовать ложь, лишь бы подольше просидеть на троне?

Король изогнул темную бровь.

– Хочешь послушать, как он заработал свое прозвище?

Нари молчала, и король наблюдал за ней.

– Ну конечно. Несмотря на твой живой интерес к нашему миру и расспросы, которые ты устраивала моему сыну… ты проявляла удивительное нелюбопытство относительно кровавого прошлого твоего Афшина.

– Потому что для меня это не имеет значения.

– Значит, ты это запросто переживешь. – Гасан откинулся назад и сложил руки. – Поговорим о Кви-Цзы. Когда-то Тохаристанцы были самыми верными подданными твоих предков, между прочим. Надежный, мирный народ, исповедающий культ огня… У них был всего один недостаток: они сознательно нарушили законы, касавшиеся людей.

Он постучал себя по тюрбану.

– Шелк. В их регионе люди специализировались на шелке, и, попав в Дэвабад, ткань завоевала огромную популярность. Но шелкопрядение – работа деликатная, слишком тонкая для горячих рук джиннов. Тогда Тохаристанцы пригласили несколько избранных человеческих семей в свое племя. Их там радушно приняли и даже выделили им их собственный, защищенный город. Кви-Цзы. Его никто не мог покинуть, но это место казалось раем. Как и следовало ожидать, популяции дэвов и людей за много лет перемешались. Тохаристан тщательно следил за тем, чтобы никто, в ком течет человеческая кровь, не покидал Кви-Цзы, а шелк был таким ценным товаром, что твои предки много веков закрывали глаза на существование города.

Пока не восстал Зейди аль-Кахтани. Пока Аяанле не поклялись ему в верности, и внезапно все дэвы – извини, джинны, – мало-мальски сочувствующие шафитам, оказались под подозрением. – Король покачал головой. – Кви-Цзы должен был пасть. Нахиды хотели всем нам преподать урок, напомнить, что бывает, когда мы нарушаем закон Сулеймана и слишком сближаемся с людьми. И они придумали, что может послужить таким уроком, и выбрали Афшина, который должен был претворить этот урок в жизнь. Юного и бездумно преданного им Афшина, который даже не ставил под сомнение жестокость этого плана. – Гасан не сводил с нее глаз. – Думаю, ты догадываешься, как его звали.

Кви-Цзы пал в мгновение ока. Это был торговый город в глуши Тохаристана, о каких укреплениях можно было говорить. Его войско разорило дома и пожгло шелка, которые стоили состояния. Они пришли не грабить, они пришли убивать.

Мужчины и женщины, все от мала до велика были выпороты до крови. Если их кровь оказывалась недостаточно черной, их тотчас же убивали, а тела сбрасывали в общую яму. Этим еще повезло. Чистокровных джиннов ожидала еще менее завидная участь. В горло мужчинам пихали грязь и хоронили их заживо, в той же самой общей с убитыми шафитами и несчастными чистокровными женщинами, которых подозревали в беременности, яме. Мальчиков кастрировали, чтобы на них окончились пороки их отцов, а женщин пускали по кругу. Потом город сожгли дотла, а выживших заковали в цепи и ввели в Дэвабад.

Нари не могла пошевелиться. Она сжимала руки в кулаки, ногтями впиваясь в ладони.

– Я вам не верю, – прошептала она.

– Веришь, – упрямо ответил Гасан. – И, сказать честно, если бы это положило конец мятежам, уберегло бы от куда большего числа смертей и всех последовавших ужасов… я бы и сам вложил плеть в его руку. Но это не помогло. Твои предки были глупцами со вздорным характером. Ладно жизни невинных, но они сровняли с землей всю тохаристанскую экономику. Экономическое недовольство под соусом праведного гнева? – Король цокнул языком. – К концу года все уцелевшие Тохаристанцы, до единого, присягнули на верность Зейди аль-Кахтани. – Он снова потрогал свой тюрбан. – Четырнадцать веков прошло, и до сих пор их лучшие шелкопряды ежегодно присылают мне на годовщину этой даты новый тюрбан.