Евгения Кретова - Посох Велеса

— Народ такой, очень злобный и воинственный. Все набегами живут. И нам, и соседям достается. Стену построили от Иртыша до Тобола, спокойнее стало. Да все равно народ едет, куда спокойнее.

Девочки свернули к северным воротам Тавды, мимо снующих туда-сюда ребятишек, пастушка лет десяти, загонявшего корову хозяевам. Белобрысый, он махнул Ярушке рукой:

— Ярушка! Стой! Ты далече собралась? Завтра ж жаб якутских привезут!

Катя вздернула брови — вот еще один про жаб говорит.

— Привет, Митря, — величественно кивнула Ярослава, чуть сбавляя шаг. — Помню я.

— А-а-а, — паренек разочарованно вздохнул и пошел с ними, подталкивая вперед корову с большим белым пятном на ухе.

Ярослава, при этом, выглядела озадаченно и даже расстроено. По всему видно, якутские жабы — вещь редкая в здешний местах, и ждала их она давно. Она закусила губу и недовольно сопела, то и дело поглядывая на рыжего Митрю. Вдруг она схватила его за рукав:

— Ты знаешь что. Коли не будет меня, возьми и на мою долю, я дней через пять точно буду. Да смотри, без меня не начинай!!!

Парнишка медленно кивнул и побежал по дороге дальше, но, пробежав пару метров, вернулся. Веснушки краснели на улыбчивом лице:

— Яруш…

— Чего? — Ярослава прищурилась. Митря медлил, поглядывая то на незнакомую ему Катю, но в высокое голубое небо. — Да не томи ты!

— Можно я скажу, будто всех жаб для тебя прикупил?

Ярослава подбоченилась и остановилась совсем:

— С чего бы это?

Митря моргнул:

— Да меня больно мамка ругает за живность всяческую… А жаб — так вообще не шибко уважает. А коли ты куда собираешься, так я б их у тебя схоронил до твоего возвращения.

Ярослава, кажется, ожидала нечто подобное. Не поведя бровью, она снова стала величественной и спокойной:

— Ну, хорошо. Пусть так! Да ты следи, чтоб не издохли-то!

Но Митря уже не слышал: он уже отворял ворота, подгоняя большое неповоротливое животное.

— А что это за жабы такие? — поинтересовалась Катя. — Уже второй раз про них слышу.

— О! Большая редкость. Они ж жуть какие ядовитые! Их ядом джунгары стрелы свои метят, чтоб урону больше причинить, — воодушевилась Ярушка. — А мы с Митрей хотели опыты с ними делать — приучить к их яду мышей. Если все верно выйдет, то получим противоядие.

— А не удастся? Мышей не жалко?

Видимо, этот вопрос тоже сильно мучил Ярославу: она закусила губу и засопела.

— Ну, мы их сильно травить не будем, — неуверенно начала она. — Ничего с ними не должно произойти.

И она ускорила шаг, словно убегая от дальнейших расспросов.

Девочки миновали городские вороты, выйдя следом за груженым обозом того самого мужичка, чья телега перегородила дорогу.

— Ей, Яруш, подвезти, может? — крикнул он ей.

— Не, спасибо, дядь Кондрат, нам тут недалече, через Струйку, до опушки мы.

Кондрат помрачнел:

— А-а-а, ясно, — протянул с пониманием, — к бабушке торопишься, кроду жечь…

Ярослава кивнула. Кондратий печально кивнул:

— А мы, вишь, едем, — он помолчал, задумчиво поглаживая бороду, — Один я остался, Яруш. Матрена моя померла зимой, как Ростислава нашего убило в бою. Вот, хоть, внучат поднять бы, людей из них вырастить. Чтоб джунгар проклятых, что сиротами их сделали, перебить всех.

Ярослава молчала, медленно шагая рядом с телегой.

— А что, далече едете?

Дед Кондрат невесело хмыкнул:

— Щас до Тюмени. Там родня Матренина, к себе зовут, — он глянул на Ярушку, — Ты, Яруш, за домом нашим тож приглядывай, да?

— Вернетесь?

— Да, может, и вернемся…

Ярослава и Катя свернули с дороги, двинулись по тропинке в сторону леса.

Там, Катя видела уже отсюда, собралось много народа.

— А что там?

Ярушка, еще сумрачная после разговора с дедом Кондратом, посмотрела вдаль:

— Кроду сейчас жечь будут.

— А это что?

— Увидишь…

Они миновали неглубокую речку Струйку, подошли ближе.

На окраине леса, за линией черной, свежевскопанной земли, уже возвышался широкий помост, сложенный из бревен, сена и коры. На помосте, плотно укутанные в белый саван, лежали несколько мужчин.

По одному, поднимаясь к каждому из них на помост, подходили люди: женщины, мужчины, старики, — подносили цветы, целовали в лоб и медленно спускались с помоста.

— Кто это?

Ярослава сорвала несколько цветов, собрала в букет:

— Аким, Никанор, Перебей, Коловрат. Все четверо погибли в стычке с джунгарами — на прорыв пошли, ниже по течению. А наши споймали их отряд, бой приняли. Да вот, не все уцелели, — она указала на худенькую старушку в красной одежде, руководившую процессией. — Вон и бабушка моя, — она серьезно взглянула на Катю. — Ты постой тут, ладно? Нам лишние вопросы сейчас не надобны, верно?

И пошла в сторону помостов, а Катя присела на разогретый камень.

Она знала этот обряд.

Помост посреди круга — крода. Ее складывали из бревен, переложенных корой, сухой травой и соломой. Как день к ночи клониться начнет, ее подожгут, чтобы уходящее за горизонт солнце, забрало дух их брата, мужа или отца. Там его встретит родня, проведет куда надо. И погибший воин будет защищать свою землю и свою семью. Только уже с той, с другой стороны.

Она видела, как Ярослава взошла на помост, положила цветы каждому из погибших воинов, легко сбежала с помоста, подошла к бабушке, встала с ней рядом.

Теплый ветер вместе с горьковатым запахом полыни донес зычный голос пожилой ведуньи:

— Отправляется Аким к Роду своему! — и подожгла один край кроды. — Отправляется Никанор к Роду своему! — и подожгла другой край кроды.

Яркий огонь, хватаясь за солому, загудел.

— Отправляется Перебей к Роду своему! Отправляется Коловрат к Роду своему! Прими, Сварог, братьев наших, проведи, вечномолодая Мара, их в мир Правный.

Огонь деловито занимался, поднимаясь все выше, цепляясь за бревна, перекидывая пламенные языки ярус за ярусом, пока не подобрался укутанным в саван телам. Перед ними замер на мгновение, как живой, преклонил колени, обвил тонкими руками — змеями, обнял, словно родных. И через минуту уже укрыл оранжево — алым одеялом.

Люди вышли за круг, взялись за руки, потянули хоровод. В начале медленно напевая слова, затем ускоряясь. Катя видела, как мелькает, подпрыгивая, Ярушкина коса с голубой лентой, да возносится к краснеющему небу темный дым кроды.

Сердце Кати тоскливо сжалось: ей вспомнился такой же костер, только в разы больший, собранный по погибшему близкому ей человеку.

Память напряглась, выхватывая из прошлого обрывки воспоминаний.

Крутая лестница. Укутанный белым погребальным саваном мужчина. Она наклоняется, целует восковой лоб, ей больно и она плачет. Рядом чья-то твердая рука ведет ее вниз, с лестницы. Она поднимает глаза и видит огромный корабль, ладью, словно сошедшую с иллюстраций сказки про Садко. И огонь так же почтительно взбирается по доскам. Оставляя лишь память о том человеке, с узким восковым лицом и шрамом через правую щеку.