Беттина Белитц - Расколовшаяся Луна

Хотелось её тут же снять с него.

— Ладно, — сказал он, растягивая слова, когда увидел нас, и его миндалевидные глаза смотрели на меня на одну секунду дольше, чем обычно. — Может быть, я всё-таки возобновлю ещё раз моё вчерашнее предложение. — Он весело подмигнул мне.

Джианна, сбитая с толку, переводила свой взгляд от меня к нему.

— Я что-то пропустила? — спросила она с любопытством. — У вас всё-таки что-то…? — Но теперь к нам присоединился Пауль, и его вид тут же парализовал язык Джианны. — Привет, — пошептала она. Это прозвучало как «прив», слабо и безвольно.

Да, Пауль затмевал нас всех. Я не могла точно сказать, почему это было так. И я раньше не осознавала, что страдание может выглядеть так привлекательно. Так как тени под его глазами хотя и стали более умеренными, но не исчезли, а меланхолия в уголках его губ крепко укоренилась, даже тогда, когда он, как сейчас, начал улыбаться запрещёно очаровательным способом. Папа однажды рассказывал мне, что больные люди, незадолго до своей смерти ещё раз расцветают, и родственники часто думают, что те идут на поправку, да, что они даже поправятся.

Вместо этого, это было лишь последнее сияние, как пламя, которое ветер заставляет вспыхнуть, прежде чем его холод окончательно погасит его.

Но я спрятала это представление в ящик со всеми чувствами и размышлениями, которые сегодня вечером были запрещены и не одобрены, и попыталась наслаждаться видом Пауля — мой брат в своих тёмно-синих дорогих джинсах и тёмном пуловере, с широкими серебренными кольцами на его красивых руках и со слегка волнистыми, длинными волосами. Осознавал ли он вообще, как сильно был похож на папу? И всё-таки совершенно другой человек?

Ужин я пережила как в опьянении. У меня был сказочный аппетит, и мне удалось вопреки ожиданиям осилить три блюда, вдохновлённая моими планами насчёт Гриши, которые с каждым проглоченным кусочком становились всё конкретнее и ощутимее. Социальные сети пользовались всё большей популярностью. Может быть, он между тем уже зарегистрировался на Facebook, Xing или wkw. А если нет, тогда один из его друзей, чьи имена я ещё знала и которых я могла спросить о его местонахождении. Мне нужно было только найти хороший повод, чтобы разжечь любопытство Гриши. Но его я ещё придумаю. Я перехитрила Тессу. Если смогла сделать это, то в сферу возможностей должен входить и успешный поиск старого, школьного товарища. А если нет, то были ещё деньги папы и их хватит, чтобы нанять частного детектива.

Но в ещё более восторженное настроение меня перенесло представление о том, как это будет, когда мы наконец встретимся. Потому что я больше не была маленькой, робкой, подстраивающейся под всех девочкой, какой была раньше, заменимой и наряженной. Я была Елизаветой Штурм, единственной человеческой девушкой, которая имела отношения с Демоном Мара (о чём я подумала только мимолётно, потому что на Маров я сейчас не хотела тратить время). Я занималась каратэ, закончила на отлично гимназию, имела водительские права и вместо хохочущих подружек проводила время с сторонником хип-хопа, который использовал выходные, чтобы проколоть свою грудь веткой, и рисковал своей жизнью, принимая кокаин, если этого требовали обстоятельства.

Гриша должен был всё это увидеть. Понять, что он ошибся, когда думал, что я была одна из многих. Наверное, вряд ли какая-нибудь другая, кроме меня, была так серьёзно настроена по отношению к нему. И когда он это поймёт, он так же вспомнит, в чём я должна была ему помочь.

Это чувство восторга длилось также и после ужина, и даже столпотворение в концертном зале и несколько устаревшая группа не могли мне в этом помешать. Всё шло как по маслу. Даже концерт начался вовремя, в восемь часов вечера, что сильно удивило Джианну. Мы были гениальными режиссёрами, организовавшими счастье, и я уютно наслаждалась чувством, что совершила что-то замечательное — пока не началась песня, которую теперь пели Ultravox и которую, по-видимому, с нетерпение ждали всё, кроме меня. Dancing with Tears in my Eyes.

Конечно же, я её знала! Она однажды вечером шла по MTV, в одной из программ, в которых показывают популярные видео, а зрителям разрешено выбирать свои любимые. Её ужасно вели и прерывали невыносимыми рекламными роликами, но она хорошо подходила для того, чтобы наряду с ней пролистывать глянцевые журналы, болтать о парнях и придумывать планы на выходные. Именно это делали Николь, Дженни и я — до того момента, когда первые изображения видеоклипа этой песни замерцали на экране.

Потому что они показывали один из моих кошмаров. Не тот с падающими самолётами и ядерным грибом на горизонте, а второй вариант. Авария на атомной электростанции прямо по соседству. В моём детстве эти сны бодро чередовались, один хуже другого. Потому что были реалистичными. Один уже исполнился, наполовину. В сентябре 2001. Граунд-Зиро. Так же авария до моего рождения. 1986. Чернобыль.

Одна из любимых тем господина Шютц (не принимая во внимание любовную капельку). Но оба эти случая произошли не поблизости со мной. В этом отношении судьба должна была ещё завершить начатое.

И когда я, во время этого безобидного девичника в Кёльне, увидела видео, то была снова поймана в своих снах, с уверенностью, что умру — если не сегодня, то через несколько дней. Больше не было надежды. Мы сами создали для себя своё собственное уничтожение. И важной была ещё только одна вещь: кого мы будем обнимать, когда это случится? Где был человек, которого мы любили?

Даже теперь, годы спустя, перед моими глазами всплыли сцены из клипа, как будто я видела его только вчера, и я ничего не могла сделать против этого ужасного чувства, которое послало через мою грудь рыдания, рыдания, которые ничего не могло облегчить, совсем ничего… Двое любящих, которые в молчаливом согласии заворачиваются в тонкое одеяло, чтобы быть рядом друг с другом, когда умрут. Последний взгляд на детей, которые мирно спят. Потом взрыв.

Вспыхнувший свет. Цветная юла под кроватью… Юла… Мой взгляд размылся. О Боже. Что я тут собственно делала? Разрабатывала планы, как снова встретить Гришу? Я что, совсем потеряла рассудок?

— Эли… пожалуйста…! — Крик Тильмана — по-другому мы не могли изъясняться — звучал предостерегающе, даже немного раздражённо. У него были все основания быть раздражённым. Мне нельзя было портить настроение. Как в тот вечер с Дженни и Николь. А в этот раз от этого зависело очень многое. Но здесь, посреди толпы, не было ванной, где я могла бы уединиться, чтобы спокойно поплакать и снова и снова вдалбливать себе, что то, что я только что видела, было только плодом апокалиптически предрасположенного режиссёра, который хотел поважничать.

Не реально. Дети были живы. Все были живы. Никакого взрыва не было. Юла потом была запакована в коробку и поставлена назад на полочку к другим реквизитам. Это только шоу.