Беттина Белитц - Расколовшаяся Луна

Он уже поднимался вверх по стене. Я отчётливо слышала, как его когти царапали по влажным камням. Звуки дыхания Тильмана и Джианны утихли, но быстрым взглядом — моим последним безболезненным — я удостоверилась, что их грудная клетка мягко поднималась и опускалась. Чудовищный зевок вызвал у меня удушье, потому что я попыталась его подавить, и сразу последовал следующий. Я должна была сделать это. Немедленно. Я хотела глубоко вдохнуть, чтобы набраться мужества, но получился только страдальческий хрип, потому что запах разложения иначе заставил бы меня вырвать. Кашляя, я поставила линзу на мою роговицу. В мгновение ока она присосалась.

С хриплым стоном я сползла на пол. Слёзы потекли ручьём из моего глаза и покрыли доски мелким моросящим дождём, но они не могли убрать линзу. И тем более масло. Займёт какое-то время, пока эти мучения прекратятся, я это знала. Один раз это случилось со мной по ошибке, и я думала, что сойду с ума. Я держала мои глаза несколько минут под струёй воды, но это не помогло.

Тогда я только кончиком пальца, на котором было масло, потёрла в уголке глаза, не больше. Сегодня же моя линза купалась полдня в масле перечной мяты. Это должно было помочь мне, даже если я таким образом потеряю зрение. У меня всё ещё была левая сторона.

На четвереньках и оставляя тонкий след из слёз, я подползла к двери и, упираясь в неё, поднялась на ноги. Я пыталась держать мой горящий глаз закрытым, но рефлексы заставляли меня моргать. И об этом я тоже подумала. Повязку на глаза я купила сегодня после обеда в магазине для туристов в Санкт-Паули, в котором кучами сбывался всякий матросский хлам. Пираты были в моде. Я быстро натянула её на голову. Мои слёзы, как всегда, нашли свой путь через материал, но мне удалось держать мой левый глаз открытым, в то время как правый закатился от пытки.

Теперь и моя грудь начала шуметь — тот шум, который я слышала у Пауля в последние дни всё чаще и чаще. Мне нужно было прочистить горло и сплюнуть, чтобы продолжить дышать. Слизь из моего горла шлёпнулась комком на пол, пронизанная чёрной запёкшейся кровью. Оно переходило на меня…

Когда я положила пальцы на ручку двери Пауля, мои ногти окрасились жёлтым цветом. Руки покойника. Я медленно нажала на неё, а моя кожа издала такой звук, будто губка, пропитанная водой. Моя рука соскользнула, но дверь открылась. Францёз уже висел над Паулем на потолке и смаковал свой голод, ещё немного, пока жадность превратиться в сладострастие и он не сможет по-другому, как потерять себя в угаре жрачки. Теперь и мои босые ноги покрылись слизистой влагой и стали прилипать к паркету, чтобы остановить меня. Из последних сил и с булькающим криком, который застрял глубоко в моих лёгких, я оторвала их и смотрела с отвращением на то, как остатки кожи остались прилипшими к полу. Крысы бросились на них и начали жрать, отрывая с досок.

Не смотри, Эли. Смотри наверх. Не позволяй себя отвлечь. Это всё быстро заживёт. Это только кожа. Мёртвая ткань.

Моя шея захрустела, когда я последовала своему собственному совету, хотя даже не знала, была ли вообще ещё жива. Я уже начала разлагаться, везде. Я это чувствовала. Захныкав, я подняла голову и посмотрела прямо в глаза Францёза — наоборот, как тогда, на экране. Но в этот раз я чувствовала его запах, запах зеленоватой слюны, которая текла толстыми полосами по его распухшим мешкам под глазами и затекала в волосы. Его жадный рот скривился в убийственную усмешку. Чешуйницы сновали по его воротнику и перебирались через затхлый, свисающий вниз рукав пальто на голую грудь Пауля. На один момент я следовала взглядом за их мерцающими панцирями и наблюдала с ужасом, как они забегали в его носовые полости и протискивались под веки.

Францёз начал смеяться, грязный, влажный смех, который потряс меня до глубины души и возродил разрушительную пульсацию в моём правом глазе. Со скользким хихиканьем, он закончил свой смех и скользнул рядом с моим лицом. Так же и в его носовой полости карабкались чешуйницы.

— Ты, — проклокотал он презрительно, и его голос прозвучал совершенно иначе, чем я когда-либо слышала. Приглушённо и гортанно. Он всегда изменял его — это было то, что так сильно меня будоражило и всегда давало такое ощущение, что что-то было не так. Было так много, что не соответствовало истине.

— Ты будешь следующая. И ты этого даже не заметишь.

— Помечтай ещё, Ричард Латт, — ответила я, булькая, и чуть не подавилась тягучим куском слизи, который отделился от горла, когда я говорила. Храбро я заставила себя проглотить его.

Со смачным звуком Францёз упал вниз, в воздухе повернулся вокруг собственно оси и обвил руками и ногами спящее тело Пауля. Позвоночник захрустел, когда Францёз впился своими когтями в спину Пауля и начал пить, длинными сосущими движениями, его губы прижаты к выпуклой груди Пауля, а вздрагивающая нижняя часть живота, как у спаривающегося насекомого, к чреслам Пауля.

Беспомощно я стояла рядом с кроватью и поняла, что совершенно ничего не могу сделать. Всегда, когда я хотела протянуть вперёд руку и схватить Францёза, она подала обессилено назад. Казалось, что мои суставы состоят только из чистого желе, которые подчинялись только законам Францёза, но не моим. Я не могла, по крайней мере, коснуться Пауля? Погладить ещё раз по щеке — подарить ему немножко человечности?

Но и в этом Францёз мне отказал. Мои пальцы, которые теперь были покрыты белесыми бороздами, как будто я часами лежала в ванной, зависли в воздухе, прежде чем моё плечо с противным, скользким звуком, отправило их вниз. Я была марионеткой Францёза.

Потом вдруг началось рычание и рыканье, холодное и такое сердитое, что крысы, визжа, покинули кровать и бросились за угол комнаты.

— Колин, — прошептала я умоляюще, когда его высокий, элегантный силуэт появился в окне. Слюна затопила мой рот. Бесчисленное количество крошечных ножек поползли поспешно по моему языку. — Не причиняй нам вреда… пожалуйста…

Но он не отреагировал на меня, а его лица я не видела, даже его глаз. Бесшумно он прыгнул на Францёза, оторвал от Пауля и подбросил в воздухе. Сжимая и переплетая друг друга, они метнулись к открытому окну. Гортанный рёв Францёза раздался в ночи, когда они шлёпнулись в воду, разбрызгав её. Крысы, пища, последовали за ними. Так же и чешуйницы покинули моё и тело Пауля и исчезли в щелях паркета.

Я поборола своё оцепенение и подошла, качаясь, к окну. Канал лежал нетронутым подо мной. Но они ведь только что прыгнули вниз, в канал, где же они были? Почему я их не слышала? Они плыли? Но даже это должно было быть видно и слышно. Каналы были не глубокими; уровень падал, так как наступал отлив. Неужели это было всё? Я огляделась. Но туман стал таким плотным, что я могла видеть только стену следующего дома.