Ольга Гусейнова - У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем

Дальше я не разобрала — зажмурилась и не дышала, пока не поняла, что все ушли. После громкого свиста обоз двинулся. Когда нам вслед пожелали удачи в пути стражники на воротах, я чуть не всхлипнула от облегчения. Мой сосед по телеге и лишнего звука не издал за все время, подтвердив мою догадку, что такой же приблудный заяц в этом обозе, как и я.

А в душе я пела: «Свобода, свобода, ура-а-а!»

Сначала по векам ударил яркий свет, затем резкий рывок — и удар всем телом обо что-то твердое. Не больно, но неприятно, особенно когда тебя будят подобным образом.

— Опять?! — рыкнула я спросонья, вспомнив про соперника за место в чужой повозке, выпихнувшего меня недавно прямо в грязь.

Лежа на земле, я открыла глаза, привстала и растерянно посмотрела на десяток телег с охраной, стоящих вдоль широкого тракта. Судя по солнцу, время близится к обеду. Уж поспала так поспала, от души. Только поля и кусты, а Аверта уже даже не видно. От счастья в груди сперло: у меня все получилось, я сбежала, я свободна!

А затем удивилась, усевшись и увидев собственные штаны и ботинки, покрытые застывшей грязью. Ну и ладно, зато вид самый что ни на есть походный, хоть щеголем никто по дороге не назовет. Чем не повод лишний раз порадоваться! Потерла заспанное, чесавшееся лицо — с рук посыпалась сухая глина! Луна, ну и вывозилась я вчера в луже, благодаря некоторым! Опять потерла лицо, ожесточенно сдирая грязь с кожи, громко чихнула — и уставилась на сразу четыре пары необычной обуви, как та, которую видела на южанах во дворце.

Верх из плотной, но мягкой кожи облегает ногу, подобно короткому носку, подошва на этих ботинках из нескольких слоев прошитой кожи и наверняка хорошо гнется. Значит, очень удобная в носке. Для походов посуху замечательная обувка. Эх, мне бы такую…

Пока я мечтала об обновке, отметила и четыре пары длинных сильных мужских ног, и хвосты: два страшненьких пятнистых, явно гиеньих, один пушистый волчий и длинный, песочного цвета, красивый кошачий хвост. Крупного кота. В нос тут же ударило, ворвалось множество чужих запахов. А облегчение быстро сменились холодным липким страхом: поймали! Уже? Если это наемники князя или Маран — мне конец!

Затаив дыхание, я медленно подняла голову, опасаясь взглянуть хозяевам ног и хвостов в морду лица, как говаривала соседка в клане. Надо мной нависли трое делегатов с Юга и еще один незнакомец с узким загорелым лицом и кошачьим хвостом, нервно подметающим пыль. Сразу видно, что этот кот-леопард, стоящий ко мне ближе всех, — возница. Вон как многозначительно постукивает кнутом по ладони, того и гляди, по спине опояшет. И вообще, смотрят они все на меня, мягко говоря, недоброжелательно. А клычищи, кулачищи и когтищи какие…

Я громко, испуганно сглотнула, вытаращившись на южан, и прикусила язык. Зверей лучше не провоцировать даже лишним звуком, дабы не напали. А мысленно ругала себя на чем свет стоит за глупость и расхлябанность: заснула в чужой телеге, сонная тетеря! Что хозяева могут подумать обо мне?!

— Проснулся, парень? — наконец поинтересовался один из братьев-гиен, осуждающе поджав губы. — Чего вы забыли в нашей телеге?

Его широко посаженные ярко-желтые глаза сузились, на высоком, чуть покатом лбу застыли две хмурые складки. Остальные взирали на меня пока молчаливо: вторая гиена — в точности как брат, волк — еще и подозрительно, кот явно злился. Я сразу усекла, что вырядилась удачно, раз меня приняли за парня, и невольно облегченно вздохнула.

Только хотела начинать оправдываться, прикинув, о чем можно сразу сказать, возница-леопард раздраженно дернул хвостом, подняв маленькое облачко пыли, и прошипел:

— Да что с ними лясы точить, дать пинка под зад для ускорения — и пусть…

Пока я пыталась понять, почему ко мне во множественном числе обращаются, за спиной раздался ломкий, жалкий, словно простуженный голосок:

— Мой брат дурачок, неужели не видно. Не прогоняйте нас, ата!

Это про меня? Обернувшись, чтобы посмотреть на «брата», а то вдруг сплю, я столкнулась со знакомыми наглыми голубыми глазами на грязном лице Эльсы. Она тоже облачилась в мужскую одежду, но, в отличие от меня, хвост не спрятала; так же, как я, сидела на земле, рядышком, рукой подать, и в таких же грязных разводах. Я криво усмехнулась: какие известные личности, оказывается, рядом обретаются! Теперь понятно, кто меня в грязь пнул накануне!

Сервал, отметив мой совсем не братский взгляд, прижала большие золотисто-пятнистые уши к макушке — о трусости этих кошек только что легенды не ходят! — но упрямо, требовательно сверлила меня глазами из-под рыбацкой кепки. Ну да, дельная вещь: козырек из гибких рыбьих костей обтянут тканью, макушка открыта, чтобы не сковывать уши, но под ними и на затылке специальные ремешки, чтобы кепка надежно держалась на голове; к ремешкам по кругу пришита плотная ткань-полог для защиты шеи от брызг воды и непогоды, а вот южане, говорят, этот полог, наоборот, поднимают вверх, прячась от жалящего солнца.

Эльсе кепка помогла скрыть истинно женские, мягкие черты лица, тонкую шею. Я свои толстые косы спрятала под куртку, а шею по-городскому повязала платком. Думаю, она тоже не стала обрезать волосы и так же, как и я, воспользовалась кепкой.

К нашему общему везению, мы оказались без запаха: я — по своей воле, а Эльса — по воле пумы-проклятийницы.

И тут меня, что называется, прорвало и понесло. То ли задиристая Эльса была тому причиной, то ли вечно терзающий страх притупился, а может, сказался нечаянный глоток свободы, но терпение и покладистость мне изменили. Полностью развернувшись к Эльсе, я глухо прорычала:

— Значит, это я дурачок? Да?

Хвала Луне, голос звучал низко, по-мужски.

— А то кто ж еще? Дурак как есть, со стороны-то виднее. Грязный мелкий придурок! — задрав подбородок, выпалила кошка-нахалка ломающимся, словно надтреснутым, мальчишеским голосом.

— Грязный, потому что ты меня в грязи вываля… — чуть не проговорилась о том, что она девица, но смолчать была не в силах. — Ха-ха, придурок, говоришь! Это значит — состою при дураке!

— Я первый залез в телегу, какого душника ты полез следом?! — грозно прошипела Эльса, приподнимаясь на колени.

— Слышь, заяц, а ты сам-то место выкупил? Чтобы права качать?

— Кто заяц? — сдавленно прорычала Эльса. — Я — заяц?!

Видно, общее мнение о трусливых сервалах тоже потопталось по самолюбию Эльсы, учитывая, что ее дядя — волк и глава клана Серых, и значит большинство соклановцев тоже волки. Волки повсеместно примыкают к себе подобным — слишком силен инстинкт стайности и иерархии силы.

Дальше я сама себя не узнавала. Прижав кончик языка к передним зубам, чуть оголив их, дразнила Эльсу, издавая звуки жующего и обнюхивающего корм кролика.