Александр Аразин - Герой? [СИ]

— А я подбежала к тем кустам, — перебила меня возбуждённая Настя. — Смотрю, а наших парней бьют… жуть. У меня все в животе похолодело, думаю: «Убьют ведь». И как начала орать дурным голосом: «Полиция! Полиция!». Бандиты слиняли, а эти два тела лежат на земле, не шевелятся — мне стало плохо.

— Хех, да ладно тебе, — браво расправил плечи Олег. Это сейчас он здоровый кабан, а тогда был тощим и длинным юношей, я-то помню (сам таким был). — Мы просто вставать не хотели, вот и лежали. А что? Трава — мягкая и запахи такие… знаете, яркие… никогда, ни до, ни после, не ощущал настолько сильного аромата весны!

— Я ничего не чувствовал. Мне пару раз серьёзно по голове прилетело и всё было как в тумане. — Своё состояние после драки, я помню достаточно ясно, только ни о чем не жалею. Да, мы отгребли, но для этого мужчины и нужны, чтобы подставлять свои головы, защищая девушек.

— Тут остальные соорденцы подбежали, — продолжила рассказ Настя, — кто-то вызвал скорую и пока эти герои неделю валялись в больничке, я носила им фрукты. Так и подружились. А потом Олег познакомил меня с родителями.

— На-ася, — парень попытался состроить жалобную рожицу. — Ну не надо.

— Надо Федя, надо. — Цитатой из старинной кинокомедии, припечатала девушка и продолжила: — Подарил Олег отцу коньяк и сам вылакал.

— Не слушайте её! — Возмутился здоровяк. — Лучше я расскажу, а то ты всё перекрутишь. Дело было так:

На 23 февраля подарил я бате бутылку марочного «Hennessy». Ну, думаю, ща мы её приговорим — ага, щаз-с! Старик, со словами: «До особого случая» — поставил коньяк в бар и забыл. Месяц проходит, два, ПОЛГОДА, но «особый случай» никак не наступит. И вот летом поехали родители на море, а мама попросила меня заезжать к ним в квартиру и поливать цветы. Как-то вечером я сижу у них и чего-то так тоскливо стало — решил хряпнуть, только время уже позднее и алкоголь не продают. Достал я, значит, коньяк, да выпил, а вместо него налил чай, думаю, потом куплю такую же бутылку и поменяю. Но… замотался, закрутился, короче, забыл, — понурив голову, покаялся Олег. — Всё, дальше ты рассказывай.

После такого чистосердечного признания, лица слушателей растянулись в улыбке, предвкушая нечто феерическое. Я уже знал эту историю, но скалился, как и все остальные.

— И ты думаешь, что это тебя оправдывает? — Изогнув бровь, Настя посмотрела на парня и продолжила: — Так вот, решил он познакомить меня с родителями. Мама накрыла на стол, а отец поставил две бутылки: водку и коньяк. Я — вся на нервах, никогда ещё не выступала в качестве невесты, ощущения — хуже, чем на госэкзамене.

— Угощайтесь! Нам, — говорит отец, — с сыном по-мужски водочки, а нашей гостье — коньячок!

Ну, выпили они, мать с отцом смотрят на меня, а я опрокидываю рюмку и — хоть бы что!

— И часто вы так пьёте? — Спрашивает меня покрасневшая мама Олега.

— Каждый день, — ничего не подозревая, сказала я.

Отец, после такого заявления, крякнул и говорит:

— Удовольствие дорогое!

— Ну, на это деньги всегда найдутся! — отвечаю я. Родители начинают смотреть на невестку, как на врага народа, а мне ничего не понятно, и я от этого нервничаю ещё больше. Тут ещё женишок… сидит, красный, как рак, от смеха давится, гад, нет чтобы всё объяснить, так он решил стрелки перевести:

— Может быть, телевизор посмотрим?! — пропыхтел Олег.

— Тут интересней, чем в телевизоре! — Не повёлся отец и наливает мне ещё одну рюмку.

Я беру её двумя пальчиками (нашла время чтобы блеснуть воспитанием!) и говорю:

— Вообще-то я из таких маленьких ещё не пила.

У матери со стола нож упал.

— Мужчина придёт в дом, — нервно улыбаюсь и пытаюсь выглядеть воспитанной девочкой-гимназисткой.

— Уже пришёл! — Крякнул отец, восхищённо рассматривая невестку.

— Я так боялась к вам идти, — пытаюсь как-то наладить диалог и понять, что происходит. — Думала, не понравлюсь.

— В общем-то, понравились, вот только пьёте, не много ли? — Встревоженно поинтересовался папа.

— Рюмка маленькая, а если бы вы сразу налили мне кружку…

— Это ж пол моей зарплаты! — Воскликнул отец.

— Вы что, так мало получаете?!

— А вы?

— Достаточно, чтобы мы с мамой каждый вечер пили.

Мать, достав нож из-под стола, теперь уронила вилку. Я же сказала:

— Женщина придёт!

— Не дай Бог! — Показалось, отец собирался перекреститься.

— У нас семейная традиция: собираемся вместе и пьём! — Я, всё ещё ничего не понимая, пытаюсь разрядить обстановку, но топлю себя глубже. — Только мы любим, чтоб он был горячий.

У матери тарелка упала. И почему меня в тот вечер пробило на поговорки? Наверно, от нервов — я сказала:

— На счастье!

— Оно уже здесь! — Заметил отец Олега, а мама печально так спросила:

— И большая у вас семья?

— Еще бабушка и сестра, а отец от нас ушёл — он пил много!

— А вы, значит, не много?!

— Ну, чашки две выпиваю, — весь этот разговор меня жутко напрягал.

— Это ж полбутылки! — Отец офигел, от таких откровений невестки.

— Ну и что, главное, вечером ничего не есть.

— Так вы и без закуски ещё?! — Не утерпела мама.

— Ну почему, у нас варенье.

— Его хорошо с лимоном, — заметил папа.

— С лимоном у нас бабушка пьет. Восемьдесят лет, а пока не выпьет, спать не ложится.

Тут отец встал и говорит:

— Приятно было познакомиться.

— И мне тоже. Спасибо за чай.

— Какой чай?! — вскричал отец. И тут только всё понял.

Олег начал лепетать, мол, не хотел, чтобы коньяк прокис, но звучало это, мягко говоря, неубедительно и пару лещей от папы он словил.

Неспешные разговоры продолжались до глубокой ночи. Хорошо посидели, душевно. Расходиться никто не хотел, но усталость брала своё и постепенно, один за другим, друзья отправились спать. Уже лежа в кровати, в полной тишине, обнимая уснувшую Ярославу, мне показалось, что вот оно — счастье. И всё у нас будет хорошо… должно быть.

То, что никто не мог видеть, как оно было.

«Эти письма изменят мир: — подумал Радомир Мовеславович епископ Белограда; первосвященник Валеса, верховного бога дорог и полевых межей, всех границ, отделяющих одно от другого; Великий понтифик; Примас Сурры; архиепископ и митрополит Белоградских земель. В свои 135 лет, Святейший отец сохранил ясность ума и живость характера. Его возраст выдавала сухая, тонкая кожа, туго обтягивающая скелет старика. Глубже устроившись в кресле, он ещё раз посмотрел на одиннадцать конвертов, лежащих на огромной, гладко-отполированной столешнице, сделанной из цельного ствола морёного дуба. — Эти слова, выведенные на пергаменте аккуратным, изящным почерком, сильнее воли королей, князей или герцогов. Но, что же не даёт мне покоя?»

Если отбросить в сторону велеречивые слова, упакованные в изысканные обороты, — письма были обычными приглашениями. Приглашениями одиннадцати первосвященникам верховных богов светлого Прайма на ежегодный Вселенский Собор.