Александр Аразин - Герой? [СИ]

— Каких именно?

— Вторжении хаоситов.

Ягнило Просо сразу же понял, о ком говорит первосвященник и кого пророчит на тринадцатое место в Соборе. Изумлённый викарий присел на диван, потрясённо рассматривая епископа.

— Вы не шутите, — наконец заговорил Ягнило. — Ваше святейшество, приглашать на Вселенский Собор героя, это…

— Это решение наших проблем, — жёстко прервал его первосвященник и сурово посмотрел в глаза собеседнику. — И вам, любезный брат викарий, надлежит отправиться в Инурак, чтобы пригласить этого… чатра на Вселенский Собор.

— Повинуюсь, — склонил голову Просо, — когда отправляться?

— Немедленно. Во дворе для вас запряжён экипаж. — Из широкой мантии старик достал запечатанный конверт и протянул его викарию. — Возьмите. Это приглашение, для тринадцатого участника Собора.

Нетвёрдой походкой, Ягнило Просо вышел в коридор, стены которого были украшены великолепными гравюрами и гобеленами, а пол выложен мраморными плитами, и поплёлся к дверям, ведущим во внутренний двор резиденции.

Мужчина поражался, насколько мастерски епископ его подставил. Первосвященник возглавляет культ, но, как и в каждой общности людей, единства среди священнослужителей нет. Традиционно, на должность викария выдвигался кандидат от оппозиционной группы, чтобы соблюсти баланс и гарантировать защиту интересов всех жрецов. Поручив приглашение никому не известного настоятеля монастыря на Вселенский Собор викарию, первосвященник, в любом случае, оказывался в выигрыше. Если Ягнило не справится — это будет только его ошибка, если всё пройдёт хорошо — Мовеславович легко присвоит этот успех себе.

От пришедшей в голову идеи, викарий замер, словно громом поражённый: «Primum Sangius» — древнее, всеми забытое право. В среде служителей культа оно было распространено не долго — два столетия, после войны с Хаосом. Те времена были, не в пример нынешним, более жестоки, когда власть получали не хитростью и коварством, а силой. «Вот что мне надо! — ликовал Ягнило Просо. — Таким образом, я смогу значительно поднять свой авторитет и, чем Валес не шутит, потягаться с эпископом за титул первосвященника».

Донжон Серого Мисаля был последним рубежом обороны замка и его самой высокой башней, возвышавшейся над остальными зданиями. Построенный из тугоплавкого камня, он внушал уважение своей мощью, и восхищение своей стремительностью, лёгкостью.

Сигихард Бадвин сидел наверху, лениво осматривая зелёную долину. Он обводил взглядом далёкий мерцающий горизонт — не появятся ли какие-то признаки, возвещающие о вторжении. Но все было спокойно. Бадвин прищурил тёмные глаза, увидев орла высоко в утреннем небе, и улыбнулся.

— Лети, большая золотая птица. Живи! — Сигихард вскочил и потянулся.

После окончания осады, в живых осталось двести тридцать наёмников. Мисальдер честно с ними рассчитался, выдав щедрые премиальные, и пятьдесят воинов покинули монастырь, а сто восемьдесят человек решили присоединиться к ордену. Они получили обязательные для чатра предметы экипировки (чалму, рясу, штаны, наручи, кинжал) и прошли посвящение в послушники. В отличие от полноправных членов ордена, бывшие наёмники не имели масштабируемого оружия с симбиотом — эту честь надо было заслужить. К сожалению, заряды в Алтаре, как сказал настоятель, не бесконечны, и чтобы их восполнить необходимо долго молиться.

Чалма, великолепное изделие из мягкого шелка, была ему великовата и съехала на один глаз. Бадвин, выругавшись, скинул ее. Когда-нибудь он сложит гимн в честь армейского снабжения. В животе бурчало, и Сигихард высматривал своего друга Альвборда, который отправился за завтраком, неизменно состоявшим из чёрного хлеба и сыра. Обед был гораздо питательнее и вкуснее, но до него ещё целых полдня… Заслонив рукой глаза, Бадвин различил вдалеке приземистую фигуру Альвборда — тот как раз появился из столовой с двумя тарелками и кувшином — и улыбнулся. Сигихард поражался, как его друг (милейшей души, покладистый, добрый человек) стал наёмником, а потом смог выжить при осаде Мисаля?

— Хлеб и сыр, — улыбаясь, объявил Альвборд, вылезая на крышу донжона сквозь люк в полу. — И кувшин молока. Знал бы я, что монахи так питаются — десять раз подумал, прежде чем становиться послушником.

— Можно подумать, наёмниками мы каждый день ели от пуза. Тут хоть какой-то есть порядок и стабильность.

— Это да. Просто подумал, как там сейчас дома, в деревне… все мужики, наверно, в полях — самое время сбора урожая. А ты видел, какая тут земля?!

— Угу, не чета нашей. Не удивительно, что местные крестьяне живут настолько хорошо и богато.

— Вот я думаю, может и себе осесть на земле? Завести семью, поставить дом…

— Альв, уж не намекаешь ли ты на вдовушку из Жаревницы, — улыбнулся Сигихард, — как её… Ребекка?

— А что?! Или, по-твоему, я не имею права на счастье?

— Тише, тише, — успокаивающе поднял ладони Бадвин, — конечно же, имеешь. Тем более, чатра — необычные монахи, у нас может быть жена, дети и дом — тебе даже из ордена не придётся выходить.

Следующие несколько минут, мужчины молча ели, думая каждый о своём.

— Совсем забыл! — Воскликнул Альвборд и полез в свой вещевой мешок. — Я к кладовщику зашёл и немного прибарахлился. Держи.

Бадвин взял у друга бронзовый, абсолютно гладкий шлем. Воин уже видел, для чего его используют чатра, поэтому снял чалму и вставил эту полусферу в нее. Получившийся головной убор Сигихард сразу же одел и выругался:

— Проклятье на головы всех интендантов мира! Альв, тебе чалма впору?

— Да нет, маловата. А что?

— Примерь мою.

— Опять ты за своё, Сиги. Брат Громыхайло говорит, что меняться запрещено.

— Пусть чума заберёт брата Громыхайло с его правилами. Можно подумать, ты его не знаешь. Я не удивлюсь, если гном специально перепутал размеры, чтобы мы мучились, а ему никогда больше не поручали хозработы. Примерь.

— Ну… да, он такой… он может. Но там внутри номера обозначены.

— Кто на них смотрит? Примерь её, ради всех пластов мирозданья.

Альвборд посмотрел по сторонам и надел чалму Сигихарда.

— Ну как? — спросил тот.

— Отлично! Словно специально для меня делали.

— Дай-ка мне свою. — Бадвин примерил чалму Альвборда — та оказался ему почти впору. — Расчудесно! Она мне подойдёт.

— Так ведь правила…

— Нет такого правила, чтобы головной убор был не впору…

— Гости, — Альв перебил друга, указывая пальцем на край долины. — Интересно, кто это?

Со стороны Риницы, по грунтовой дороге в долину въезжала карета, сопровождаемая десятком всадников охраны.

— Как всегда, — спокойно ответил Бадвин, подходя к набату. — Неприятности.

Я был в мастерской, когда услышал звон набата.