Амэя Мизуки - Особенный, или Помеченный болью [СИ]

На самом деле, все оказалось куда прозаичнее. В один из дождливых вечеров, когда Аластер валялся на коленях у Мика и размышлял над смыслом существования, вращая в руках безликий экземпляр своей рукописи, парень заинтересовался томиком. Ламиа бесстрастно пожал плечами, передал парню предмет, прикрыв глаза, и улегся поудобнее. Несколько часов они провели в молчании. К привычной какофонии звуков прибавился новый: шуршание переворачиваемых страниц.

— Книга наполнена тьмой, бесконечным черным тоннелем, из которого нет выхода, — Мик смотрел в потолок, раздумывая вслух. — Всепоглощающая жестокость душит, она наваливается на непривыкшее к таким мыслям сознание. У меня это вызывает и ужас, и трепет одновременно. Я никогда не думал о возможности получать удовольствие от мук других людей. Надеюсь, что никогда не испытаю подобного и не захочу сознательно причинить боль.

— Ты уже дочитал? — лениво спросил Аластер.

— Да.

— Быстро. Ты очень быстро читаешь и видишь шире, чем многие. У большинства эмоции, вложенные в книгу, вызывают страх. Более ничего — только животный страх. Каждый боится оказаться на месте жертвы. Ты боишься? — Ламиа все же открыл глаза.

— Боюсь, что увижу вас таким же, — тихо прошептал Мик, пряча взгляд.

— Не должен.

— А как будет оформлена книга? — попытался перевести тему Мик.

— Как есть. Я не стал мудрить, — пожал плечами Аластер.

— Зря. Ее можно немного обыграть, создать настроение изначально. Да, она не похожа на откровение маньяка или его мемуары, но на любимую книгу на полке бездушного убийцы — претендует. Может, стоит слегка продекорировать? — парень с интересом вертел рукопись, внимательно присматриваясь к ней.

— И что ты предлагаешь? — Аластеру понравился этот энтузиазм.

— Оставьте отпечаток кровавой ладони на обложке, словно вы брали книгу с полки измазанными руками, и название нанесите тоже кровью. До того, как кто-нибудь откроет книгу, он уже испытает эмоции. Ваши произведения бесспорно прекрасны, но они одинаковы, не отличаются друг от друга внешне. Для каждой новой серии нужна отличительная деталь, что выделит творение из остальных и передаст настроение.

— Раз так, то мне придется конфисковать у тебя чернила, — смеясь, Аластер прищурился.

— Вам же немного нужно? — с надежной спросил Мик.

— Нет, конечно. Книг на двести-триста, — вампир вскинул бровь.

— Но экземпляров менее сотни, — удивился парень.

— А ты думаешь, я удержусь и не попробую?

— Напробовались уже, — фыркнул тот.

— Я ничего не понял. Дай укушу, — Ламиа схватил чужое запястье и потянул на себя. — Может, мне не подойдет качество материала, — ехидно предположил он.

— Ах, качество вам не подойдет? — Мик вырвал свою ладонь из захвата и скрестил руки на груди, — Все! Я отказываюсь вас кормить!

— Да что ты говоришь?! — притворно ужаснулся Аластер.

— Вот изголодаетесь и еще приползете ко мне на коленях.

— Уже можно?

— Что можно? — не понял парень.

— Ползти, — весело рассмеялся Ламиа и встал с удобной софы. — Пошли, покажешь, как ты хотел оформить.

— Как-как… Красиво, — довольно ворчал Мик, расплываясь в улыбке.

— Не сомневаюсь, — Аластер с упоением наблюдал, как Мик бубнит себе под нос и вращает в руках безликую книгу.

— Тут будет название, а вот так оставите след, — парень взял рукопись в одну ладонь, вытягивая перед собой.

— Как скажешь, — вампир удивился чужому чутью, его сообразительности и вкусу.

Парень не просто предложил идею для оформления, она была основана на содержании и дополняла общую мысль. Ламиа решил, что теперь каждый рассказ сначала даст прочесть парню и только потом займется копированием и возможным дизайном. Самому вампиру результат очень понравился: образ, который он создавал, полностью завершился, раскрываясь с первой секунды, с того момента, как в руку попадает переплет. На этот раз продажа рукописей обещала быть более жаркой. Ведь к уже имеющейся необычности прибавилась новая деталь, придуманная Миком. Это новшество не стало последним.

Организатор аукциона провел его в два этапа. Получив предварительное разрешение у Аластер, он разделил книги пополам и первые тридцать три продал по-иному. Была выставлена не одна рукопись, а все, и установлено, что получат их те, кто сулил больше всех, то бишь три десятка наивысших ставок. Из-за такой ступенчатой конкуренции за торгами следить оказалось непросто, но результат радовал Ламиа. Не до конца понявшие, что именно произошло, покупатели ужаснулись. Количество экземпляров за одни торги уменьшилось вдвое. И чем меньше оставалось книг, тем дороже они расходились.

Когда Аластер увидел, насколько возрос его банковский счет, невольно усмехнулся. С каждым разом суммы становились всё более заоблачными, словно он продавал не искусство, а воздух, без которого не выжить. И если учесть, что шедевры из-под его пера выходили очень часто, то он уже не знал, куда тратить деньги. Большую часть мужчина отдавал в казну Высокого Дома Вампиров, немалый процент уходил на купленное для городских больниц оборудование и реставрацию исторических зданий и скульптур. Они с Бэрси давно держали руку на пульсе, и если древнее сооружение собирались сносить, всеми правдами и неправдами его выкупали и восстанавливали. Тут не было ничего благородного, только любовь к прошлому. А по поводу больниц… Здоровая еда нужна всем.

Оставаться наедине с собой Аластер в последнее время не любил. Каждая свободная от дел минута наполнялась мыслями о странном клиенте. Мужчина перестал бороться с влечением, кое испытывал. Он мог воспользоваться услугами борделя или найти партнера на ночь, но не решался, подсознательно считая любую близость изменой. Вот только кому именно изменит, Ламиа сам не понимал. В итоге решил, что сам себе. И все ждал заветного звонка и очередного вызова.

Перед внутренним взором постоянно возникал размытый образ: изуродованное бесчисленным количеством шрамов тело. Аластер мог бы сказать, что все это ерунда и не стоит даже внимания, но это жестоко. Когда развитый физически парень получил уродливые метки, помимо жуткой боли, он испытывал и другие муки — душевные. А после… После его шарахались. Вампир был уверен в резкости любовников незнакомца, которые, несомненно, заостряли внимание на искалеченном теле.

Еще необычнее было то, что эльф не мог регенерировать: подобные борозды давно должны были пропасть или хотя бы сгладиться. И судя по тому, как он реагировал, со шрамами парень ходит долго, научился избегать прикосновений и отчаянно боится быть отвергнутым. Ламиа возжелал оторвать головы безмозглым существам, имевшим тупость сотворить подобное.