Дмитрий Манасыпов - Боевые маги: несмышлёныши [СИ]

По вагону, приходя сверху, легко летал сквозняк, постоянно задирая шитые золотом занавеси, закрывающие происходящее внутри. Именно туда, заставляя ноги пускаться в пляс, призывно тянули громкие удары разноцветных турецких барабанов-тулумбасов, стоящих у ног четырехрукого усача с ало-черным гребнем на голове и кольцом в носу. Наяривали на двух скрипках, держа у пояса, пара оборванцев в ковбойских шляпах, драных джинсах и клетчатых рубашках. Бренькал заводными тремоло банджо кудрявый темнокожий, одетый только в рабочий грубый комбинезон на одной лямке, подмигивая Мари третьим, посередине лба, глазом. Два упругих существа, подпрыгивающих на ногах с копытами, то ли пареньки, то ли девчушки, с рожками на лбу, свистели в свирели.

— Быстрее, — рявкнул дворф, — за мной!

Лохматый, ухмыляясь, косился на акробатку, танцующую танец со змеей и, зло блестя глазами, играл в гляделки со здоровяком, поросшим шерстью от плечей и ниже. На шее у того красовался плотный кожаный ошейник с камнями, блестевшими в свете разноцветных стеклянных ламп. А над ним, прячась в тени, сидела невысокая тонкая фигура, укутанная в полупрозрачную белую ткань, усыпанную бриллиантовыми каплями.

Барабаны и свирели так и тянули присоединиться к пляшущей небольшой толпе, веселившейся в цыганской лихости кочевого вагона, вынырнувшего откуда-то из языческого прошлого. Огонь трех жаровен, где истекали жиром барашки и птица, прыгал отсветами на статуях и бюстах, стоявших по стенам. Виноградная лоза густо оплетала каждую, одурманивающе-сладко врезаясь запахом в нос.

— За мной, — рявкнул бело-синебородый дворф, — таща Алекса и Мари за руки, — ну!

Лохматый справился сам, разлепившись взглядами с уже начавшим рычать волосатым охранником и шагнув за ними.

«Как хорошо, что это просто вагон, — подумала Мари, — а если бы оказалось здание, дворец или храм?!»

Они вывалились в тамбур, шумно хватая ртом обычный воздух, не пахнущий перцем, ванилью, медом и горячими телами.

Бум-бум… сказали вслед тулумбасы, мы вас ждем на обратном пути.

— Я туда еще раз не пойду! — Мари вытерла мокрое лицо, отцепила от кофты с капюшоном цепляющийся и верещащий плющ с розовыми цветами. — Какой настырный, а? А как же назад?

— Вам объяснят, — буркнул дворф, — думайте в следующий раз. Вакханалии не для детей.

— А я и не ребенок! — сказал-выплюнул Лохматый.

— Ты-то? — дворф медленно смерил его взглядом. — Ты, орясина дубовая, как есть самый настоящий, пусть и здоровенный да наглый, щенок, нет ты больше никто. И только вякни мне. Через вагон будет ресторан, вы же туда шли? Вот и идите. Спросите там, как в свой вагон потом попасть. Пасть закрой!

И, показав Лохматому литой пудовый кулачище, нырнул обратно.

— Добрый какой… — протянул Алекс. — А мне почти понравилось.

— Пошли уже, — Лохматый недовольно повел плечами, — в животе пусто, выть хочется от голода. Мари, можно, я от тебя кусок откушу, если что?

— Дурак! — Мари даже не хотелось ругаться. — Понравилось тебе, Алекс?! Та, вся в узорах и со змеей, что ли? Так вся и крутилась в разные стороны, точно ради тебя!

— Ты чо?! — Алекс оторопел, неожиданно перестав строить из себя невозмутимо-крутого перца. — Да я…

— Дурак ты, Алекс! Дома бы оставался, какао мамино пил!

И она пошла дальше. Зачем сорвалась, чего он ей сделал, а? Обидела не за что…

В следующем вагоне их никто не встретил. Совершенно. И тут стояла самая настоящая гробовая тишина. И почти не было света. Так, редко и порывисто горели за красными колпаками масляные лампы.

— Елки-палки… — шепотом протянул Алекс. — Жуть какая…

Панели темного дерева, покрытого резьбой из переплетающихся змей и драконов, скалящих злобные морды и, казалось, ворочавшие блестящими глазами из янтаря и сердолика со всех сторон. Треугольный острый потолок, куда сбегались поперечные балки-ребра, делавшие проход похожим на готическое здание. Вездесущий сквозняк, здесь сухой и пахнущий чем-то еле уловимо едким, лениво колыхал длинные полотнища-флаги, свисающие до самого пола из непроглядно черных каменных плит.

Старые портреты в темных тяжелых рамах закрывали оконные проемы, и без того узкие и вытянутые. Рыцари и дамы, в латах, камзолах и платьях с высокими резными воротниками безразлично смотрели на троих подростков, идущих вперед очень осторожно.

— Мне кажется… — Алекс вдруг взял Мари за руку. — Они за нами следят. Глазами.

Лохматый, застыв рядом, странно посмотрел на него, потянул в себя воздух нервно дергающимся носом. Лицо их дылды застыло, лишь играли желваки, глаза метались взад-вперед, прищуренные и что-то ищущие.

— За мной, — прямо как недавний проводник, Лохматый кивнул вперед, — быстро, не задерживаясь.

Мари и не хотелось. А вместо того, чтобы скинуть пальцы Алекса, лишь взялась крепче. Вагон заставлял нервничать, и пройти его хотелось быстрее… еще быстрее… еще…

Сквозняк, постоянно странно меняясь, то атаковал сбоку, до давал легкого подзатыльника, то нападал прямо в лицо. Тащил за собой хвост этого змеиного запаха, переливавшегося блестящими ядом клыками, солью и медной стружкой, свежей и так сильно пахнувшей, добавлял земли, тяжелой и недавно вскопанной, но не как на грядке, а глубже, окутывал сырой тяжестью старой одежды, закрытой в глухих деревянных ящиках, спрятанных в темноте, сгущавшейся вокруг все сильнее, все плотнее, вязкой и липкой, тянущейся к теплым людям, почему-то идущим там, где живым не место.

— Гости-и-и…

Голос дотянулся из-за спины. Плавный женский голос, вроде бы отдающий звонкой юностью, но… но с неуловимым скрипом многих-многих лет, прячущихся в нем. Дотянулся, коснувшись, почти по-настоящему, ледяными пальцами с острыми, покрытыми вишневым лаком, ногтями. Мари замерла, по спине, очень даже ощутимо, пробежались мурашки, такие же холодные.

Ладонь Алекса ощутимо нагрелась, почти обжигая. Он обернулся, но раньше, закрыв обоих собой, туда шагнул Лохматый.

— Здравствуйте, неожиданные попутчики.

Она не казалась молодой не, куда там. Было ей лет, наверное, почти тридцать, точно, на десяток и больше старше Мари. В самом обычном спортивном костюме, мягких кроссовках и волосами, стянутыми в хвост. Встреть ее в обычном поезде, пройдешь, не заметишь. Но сейчас…

Опасность часто прячется не в напряженных боевых мускулах или оружии, сжимаемом в руках. Она, настоящая и осязаемая, скрывается в глазах. Нет-нет, никаких особых знаков или плещущемся боевом безумии. Расслабленный обычный взгляд, скользящий по тебе самому, выбирая уязвимые точки, вдруг становится, на короткий миг решения, ощутимо острым, как скальпель. Вот такая настоящая опасность.

Ее зелено-кошачьи глаза смотрели именно так, как многие из пытавшихся сделать жизнь Мари хуже. И еще… и еще она рассматривала всех троих чуть оценивающим взглядом хозяйки, выбирающей мясо для гуляша или стейка, такой вот равнодушно-расчетливый взгляд.