Даха Тараторина - Равноденствие

– Лучше убейте меня!

– Я не могу так больше!

– Просто отпустите!

– Мамочка!

– Великая Мать!

И один-единственный знакомый голос:

– Белен…

Холодно. Как же холодно. И одно имя, солнечным жаром охватившее сердце, давшее сил оттолкнуть руку от связки пожирающих силы камней.

– Вирке!

– Дурень!

– Что?

Брианна волоком тащила меня к дверям, помогая себе такими постыдными словами, которые, ручаюсь, во дворце не произносили со времён Первого Магического восстания.

– Тебе жизнь не мила? Вставай, вставай, дурень! Бежим, пока на крик никто не сбежался!

– Я кричал?

– Я бы тоже кричала! Камни как огнём загорелись!

Ладонь нестерпимо саднила, обещая, что розоватый ожог от таинственного артефакта скоро превратится в шрам. Я дёрнулся, вырываясь одновременно из рук помощницы и из оков чужой боли:

– Их надо снять. Без камней я не уйду. Они помогут мне найти Вирке!

– Не терпится сдохнуть? – разозлилась Брианна. – Давай, иди! Бегом! Только птичку во второй раз не проведёшь. Вон она, дожидается. Ты ей явно понравился! А я тогда пойду и расскажу твоей сестричке, что ты сдох идиотом.

Я устало уронил голову на пол и снизу-вверх уставился на ведьму:

– Что значит «пойдёшь»? Бри, у тебя есть поисковик?

– Ну я же умная девочка. Я подсунула и свои камешки тоже, когда Круг накладывал заклинания, – ведьма растопырила пальцы, унизанные перстнями. Перстнями, полными сверкающей камней.

– Так почему ты мне сразу не сказала?!

– Потому что понадеялась, что ты сможешь удержать Источник и отнять его у Рикмаса! Я вот точно не смогу. Но ты ж у нас, – она кинула настороженный взгляд на так и не проснувшегося советника, но всё равно не решилась произнести вслух: – Короче необычный и вообще симпапулька. Ну как сработало б? Не сработало. Грустненько, конечно, но жить будем. Кстати, если мы действительно надеемся жить, не мешало бы рвать когти.

Пробираясь сырыми потайными ходами замка, замирая при каждом шорохе и чудом успевая свернуть за угол мгновением раньше, чем встретиться с куда более ответственными, чем стражи у всех на виду, охранниками, я успевал думать только об одном:

– Брианна, ты когда-нибудь перестанешь мне врать?

– Ни-ког-да! – искренне пообещала ведьма.

– За твои злодеяния, за чёрное нутро, за попытку истребить деревню и, самое главное, за гибель любимца нашего селения, приносящего уж третье лето удачу, приговариваем тебя, ведьминское отродье, к смерти через сожжение!

Мужик утёр рукавом измаранный сажей нос, бочком подступил поближе и приготовился бросить факел на ворох хвороста, вязанку коего не пожалели притащить из каждого дома, дабы полюбоваться на редкое представление.

Ветер пробежался по головам пришедших поглазеть людей, сорвал с одного шапку и отнёс прямо к столбу, к ногам привязанной женщины, выглядящей ошарашенной, возмущённой, злящейся, но никак не испуганной. Мужик двинулся было вернуть пропажу, пока старательно сложенный ровными рядами сухостой не загорелся, но взглянул в лицо приговорённой и почему-то передумал. Шапка, конечно, любимая, специально по случаю надёванная, но всё ж таки близко к ведьме подходить не след: народ зря волновать, бабу перед смертью напрасно обнадёживать, да и просто боязно.

Ведьма подняла взгляд от убора, нашла его прежнего владельца и ухмыльнулась краем рта.

– Чего лыбишься, поганая? – раздосадованно топнул читавший приговор. – Уж смерть твоя близка! Лучше б молитву Богине вознесла, попросила б её очистить тебя от мерзости да перевоплотить в следующей жизни в безвинного лягушонка!

– Лягушонка, говоришь? Можно и в лягушонка. Запомни, слабый человечишко, мои слова, – зыркнула ведьма, не иначе как без костра огнём обжигая. – Запомни и пусть они терзают тебя в ночных кошмарах! Отныне ты и вся ваша деревня прокляты! Каждый из вас, кто хоть раз скажет худое слово вслед соседке или по неуклюжести опустив молоток на палец, каждый, кто подумает зло, кто возьмёт чужое или пожелает, тем паче причинит кому-то боль, хоть кошке или воробью, сию же секунду обратится лягушонком! Да будет так!

Простоволосая женщина возвела глаза к небу, ответившему новым порывом ветра, грозящим разметать всем миром сложенный хворост, и страшно захохотала. Чёрные, как вороново крыло, пряди ореолом вспыхнули вокруг головы, взметнулись ввысь от невиданной силы.

– Молчи, ведьма! Будь ты сама проклята!

Возомнивший себя судьёй скорее отбросил факел подальше, как дохлого кота, чем горделиво возжёг огонь, но результат всё один: жёлтые языки затанцевали хоровод, ширя и ширя круг, начали расти, нераспустившимся бутоном пряча в самой середине обречённую женщину.

А та всё хохотала и хохотала, перекрывая голодный треск пламени:

– Запомните мои слова! Прокляты! Отныне вы все прокляты!

И жители деревни, повязавшие навредившую им колдунью, ни на мгновение не почувствовали себя победителями.

Наверное, мне всё-таки стоило послушать умных людей: не везде ведьмам рады.

Предыдущим вечером

На указателе отсутствовала надпись, зато изображение скрещенных вил и лопаты наводило на мысль, что, во-первых, с образованием в здешних краях туговато, а во-вторых, в селении, скорее всего, можно разжиться дарами погребов и огородов. В кошеле весело позвякивали монетки, напоминая, что, как бы ни был приятен их звон, в лесах, становящихся в последнее время всё гуще, от них всё равно никакого проку. Стоило облегчить мешочек с кровно заработанными и слегка нагрузить кобылку, которая уже устала проклинать угнавшую её из уютной лордовской конюшни сумасшедшую хозяйку.

– Но-но, поворачивай! – подбодрила я вознамерившуюся припустить в противоположном направлении Тварь. – Ты, небось, и сама предпочтёшь морковку, а не одуванчик!

Гадина укоризненно фыркнула. С её точки зрения, вопросам пропитания единственного транспортного средства я уделяла непростительно мало внимания, а значит и права голоса не имела.

В деревню мы всё-таки въехали, чем вызвали небывалый всплеск интереса местных жителей: все, от свиньи булькающей зазеленевшей на солнце лужей, размерами напоминающей небольшой пруд, до согбенных возрастом стариков, необычайно прытко для их лет выскакивающих из домишек, поспешили лично удостовериться, прав ли мальчонка, разглядевший меня ещё на подъезде:

– Ведьма! Ведьма! – закричал он, оторвавшись от выстругивания кривой ложки из небольшого чурбанчика, и поскорее помчался к домам, чтобы ухватиться за край материной юбки.

Ну ведьма, и что с того? Неужели стоило так пугаться и поднимать шум из-за небольшого колдовского свечения, призванного отпугивать слепней?