Аквамаринка - Четыре желания [СИ]

Всему виной был мой неугомонный характер и еще одна штука, засевшая в пятой точке, которую в простонародье называли «шилом в жопе». Не эти ли качества занесли меня на раскопки в тот загадочный храм, притаившийся в непроходимых джунглях одной банановой республики?

Я родилась в славном городе Париже, где осела моя предприимчивая маменька, сбежав из доблестной страны Советов. Матушка была балериной, и воспользовалась выездом труппы на зарубежные гастроли, чтобы навсегда сделать ручкой строителям коммунизма.

С папенькой я познакомилась, когда мне исполнилось тринадцать. Он очаровал меня — добродушное овечье лицо с огромными очками, высокая сутулая фигура, потрепанная рубашка, вытертые джинсы. Это потом я узнала, что папенька был крупным специалистом и одним из светил археологии.

«Такая большая!» — удивился папенька.

Ну да, большая, с гренадерским ростом топ-модели, совершенно не подходящим для балета, о чем не уставали твердить маменьке придирчивые учителя Королевской балетной школы.

В ту пору мы обретались в Лондоне, куда нас доставил новый мамин любовник, взбалмошный, помешенный на антиквариате американский миллионер. Дело шло к браку, и доброго дядю Рекса не радовало наличие в доме зловредной тринадцатилетней девчонки.

Вот тогда матушка и вспомнила о своем первом муже. Оглядев меня, папашка кивнул, и на следующий день, послав к черту остопиздевший балет, я отправилась с ним на раскопки в Шотландию, где навсегда подарила свое сердце археологии.

Нас помотало по миру. Я горела работой, была страстной, амбициозной, одержимой, но папенька сумел-таки настоять, чтобы я окончила университет.

Как я не заметила, как проглядела, что этот сутулый, дорогой мне человек серьезно болен?

Рак убил его за полгода. Я поплакала на могиле, вытерла сопли, и ввязалась в экспедицию Красовски.

Красовски был поляк. Хитрая, властная лисья мордочка, живые внимательные глаза, абсолютная беспринципность и полное игнорирование закона.

«Я сожалею о твоем отце, Аня (пиздит, гад), но рад, что ты решила присоединиться к нам!» — еще бы тебе не радоваться, за годы работы с папенькой я приобрела обширные познания и какое-никакое имя.

Стоя в мрачном святилище храма — конечной точки нашей экспедиции, я почувствовала себя неуютно. Я уже видела такие храмы — в Шотландии и Европе, в Индии и Соединенных Штатах, среди льдов Гренландии и в пустыне Сахара.

Кто и зачем их создал? Кем были загадочные строители? Какое больное и изощренное воображение придумало зловещий каменный алтарь, изукрасив его пугающими рисунками? Для каких целей употреблялись жертвенные чаши и сосуды, тяжелые золотые маски, мерзкие статуэтки и остро отточенные кинжалы? Они влекли меня, одновременно внушая первобытный, необъяснимый ужас.

По случаю удачи мы выпили прямо в храме. Что я кричала перед каменным алтарем? Кажется, орала о вечной любви, о готовности заплатить любую цену ради счастья любить и быть любимой. Словом, обычный пьяный бред, на который даже не стоило обращать внимания.

Алтарь действительно полыхнул загадочным светом, или мне это привиделось с пьяных глаз? Не знаю, думаю, что и теперь не отвечу наверняка.

Протрезвев уже в гостинице, я позвонила маменьке. Из телефонной трубки на меня обрушился поток информации: добрый дядя Рекс умер неделю назад, оставив маменьку богатой и безутешный вдовой. А она совсем одна, даже единственная дочь покинула ее в трудную минуту, и если бы не помощь дорогого Мартина, друга покойного Рекса, то маменька не знала бы, что и делать.

Воистину — Господь взял ее второго мужа, а она взяла себе третьего…

Я решила немедленно вернуться. Красовски пытался уговорить меня задержаться, но я упрямо села в крошечный самолетик местных авиалиний.

Что я помню об авиакатастрофе? Перепуганные лица малочисленных пассажиров; перекошенное лицо стюардессы; тряску и страшный скрежет; огонь и спокойное, каменное лицо одного из пассажиров — толстого метиса. И еще удар, взорвавший мою голову вместе с окружающим миром.

А все остальное — измышления больного мозга, полный бред, галлюцинация…

…Я пришла в себя, лежа на каменном полу в загадочном храме. На алтаре горел костер, а вокруг обнаженные черные черти в золотых масках извивались в каком-то древнем и страшном танце. Они танцевали и пели на незнакомом языке, выкрикивали слова заклинаний, дико прыгая около алтаря. Среди этого безобразия я услышала: «Аня, встань и иди!» — эти слова произнес, склонившись ко мне, тот толстый метис с упавшего самолета…

Люс плавно и бесшумно, словно у него не было ног, скользил по притихшему лесу. Март в этом году выдался на редкость холодным. Люс остановился, низко надвинул капюшон и запахнул плащ. Сделав шаг, он споткнулся обо что-то твердое и едва не упал.

Труп! Люс нагнулся и осмотрел тело: оно принадлежало мальчишке лет восемнадцати. Верхняя одежда мокрая от крови, мягкие сапожки облеплены грязью и болотной тиной, спутанные длинные волосы сбились в бесформенный клок. Люс умелым движением разорвал на юноше куртку вместе с рубахой, и покачал головой — все тело в кровоподтеках и зияющих ранах. Мальчишку истязали грамотно и отнюдь не родительской рукой.

Неожиданно труп открыл яркие желто-карие глаза и застонал.

— Да ты живой, парень, — удивился Люс.

Раненный юноша ошарашено посмотрел на Люса, дрожащей рукой неуверенно ощупал себя, поднял голову, оглядывая открытую грудь, вскрикнул и отключился.

Раздумывать было некогда. Люс рывком подхватил бесчувственного мальчишку на руки. Внезапно его тонкие ноздри дрогнули — Люс склонился и приподнял восковое веко, взял ладонь и осмотрел. Ногти были грязные, сломанные, острые… не человеческие.

— Оборотень, — констатировал молодой человек, вглядываясь в странные глаза парнишки. — То-то я сразу почувствовал примесь чужеродной крови.

«Оборотень он или нет, но я должен помочь!» — молодой человек крепче перехватил безвольное тело, и, легко оторвавшись от земли, быстро полетел между притихших деревьев.

Доставив парня к себе, Люс положил его на кровать, и, взмахнув рукой, сотворил заклинание. Одежда юноши, подчиняясь колдовству, покорно упала на пол. Водя ладонями над распростертым телом, Люс неспешно оценивал масштаб повреждений.

Закончив осмотр, Люс нахмурился. Напрашивался неутешительный вывод: мальчишка в критическом состоянии. Все тело покрывали многочисленные ссадины и ушибы, некоторые застарелые, а другие — совсем свежие; и, что значительно хуже, глубокие раны, повредившие внутренние ткани.