Андрей Бударов - Трещина

— За то, что хотел поднять бунт против царя.

— Я смотрю, и вам этот царь не больно люб.

— Люб не люб, да царь. Если каждый будет ставить на трон того царя, которого хочет, так все со всеми передерутся. Нет уж — даден царь от бога, пусть правит.

— Пусть правит, — оно, конечно, дело полезное.

— Ты что, смеёшься над нами?

— Да что ты! Как можно, — уверил Бирюк. — Давай завтракать лучше. Сами вставайте да будите засоню вашего.

— Откуда ты знаешь, как его зовут? — встрепенулся Кутейка.

— Да тут и знать не надо. Посмотрел — и всё понял.

— Понятливый какой… — пробормотал чернобородый, поднимаясь с лавки. В полумраке избы сверкнули побрякушки, которыми была обвешена его кожаная одежда. Бирюк разглядел медную цепь на шее, стальную волчью голову у пояса, оловянные бляхи на локтях.

Кутейка завозился-завозился на печи, слез вниз, качнув плечом травные связки. Посыпалась мелкая труха. Чернобородый глянул Кутейке в глаза и кивнул на печь.

— Да проснулся он, — отмахнулся Катейка. — Только любит бока отлёживать.

Засоня высунул кудлатую голову с печки и хриплым спросонья голосом спросил:

— Вы обо мне?

— Слезай, — сказал ему чернобородый. — Пока не стащили.

Засоня сладко зевнул, потянулся и что-то проурчал.

Бирюк вытащил из печи горшок с кашей, поставил его на стол. По всей избе пошёл манящий дух вкусного мясного варева. Засоня вздохнул раз-другой, да решил слезать с печи. Бирюк сказал:

— Пойду Раздайбеду вашего звать.

Раздайбеда таскал охапками дрова в поленницу, и Бирюк стал ему помогать. Вдвоём они справились быстро. Бирюк вынес воды из сеней, чтобы умыться. Раздайбеда согнулся, подставил руки. Вымыв ладони, он показал на шею и передёрнулся, когда холодная вода полилась ему на загривок.

— Вопрос у меня к тебе, отец, — сказал Раздайбеда, входя в избу. — Посмотрел я — со всех сторон дома поленница. И высоко так. Только окна да дверь торчат. А где ты столько дерева на болоте берёшь?

— Так ведь, парень, колдун я.

— Да ты что? — изумился Кутяйка. — Прям настоящий колдун?

— Прям настоящий.

— И что, деревья сам наколдовал? — тряхнул русой чёлкой Раздайбеда. — Что ж ты сразу дрова не колдуешь?

— Эх, парень. Не всё мне подвластно. Я ж над людьми колдую, не над деревьями. И люди в плату приносят мне кто еды, кто одёжи, а кто дерева. А иной раз я и сам схожу за брёвнышком-другим.

— Так куда ж тебе столько дров?

— Зимы здесь холодные, парень. В прошлую зиму дров еле хватило — как и пережил, не знаю.

Бирюк и Раздайбеда сели за стол. Горшок был наполовину опорожнён за то время, пока они занимались дровами. Чернобородый и Кутяйка отложили ложки, сыто рыгая. Засоня продолжал неспешно наворачивать кашу. С его тёмных волос падали порой на стол обломки сухих листьев.

— Смотрю, любите вы вкусно поесть да сладко поспать, — спрятал Бирюк улыбку в бороде.

— Ещё бабёнку бы смазливую… — протянул мечтательно чернобородый, прислонившись спиной к тёмным брёвнам стены.

— Этих не водится тут, прости уж.

— А мы знаем, — протянул Засоня. — Бабу Потата давно бы учуял.

— Ладно. Придётся потерпеть чуток, — отшутился чернобородый.

— И откуда ты такой востроглазый, дед? — спросил Засоня, почёсывая бок. — В людях разбираешься — и не скажешь, что всю жизнь в болоте просидел.

— Так я ж чем занимаюсь день-деньской?..

— Дрова колешь, — поддел его Раздайбеда, облизывая ложку.

— Во! — поднял Бирюк палец. — Дрова колю. Глаз-то и новострил. В полешке ведь трещинку разглядеть надо, чтоб расколоть его. Вот и люди так же. В кажном есть своя трещинка. Одни любят баб красивых…

Засоня потянулся — с головы посыпалась травяная труха, — зевнул и полез на печь. Бирюк усмехнулся:

— …другие — поспать.

— Эк ловко он нас! — восхитился Раздайбеда. — Чурбанами назвал, а мы и не заметили.

— Хитрый ты, дед, — сказал Потата. — Всё за всеми замечаешь, а о себе не говоришь ничего.

— А что обо мне говорить? — ответил Бирюк. — Весь как на ладони. Сижу в болоте, варю зелье. Никого не трогаю, и меня никто не трогает. Прибегут, попросят помощи — вот он я и пригожусь народу.

— Большая там деревня? — спросил чернобородый.

— Не слишком. Сотни две человек, не боле.

— Эге! Да это наших деревни две, если не три!

— У всех по-разному ведь, — пожал плечами Бирюк.

— Старики сказывали, — хриплым голосом сказал Засоня с печи, — что раньше и у нас деревни больше были. Только войны ведь всё. Повымирал народ…

Его лицо стало печально, лохматая голова закачалась из стороны в сторону, как спелый колос под ветром. Того и гляди, зёрна посыплются.

— Ты там сильно не залёживайся, — повернулся к нему Раздайбеда. — Скоро выходить.

— А к чему ловить этих ваших… преступников? — спросил Бирюк. — Нельзя разве дойти до деревни, осмотреться, найти бабу хорошую, да остаться?

— Нельзя, отец! — посуровел Раздайбеда. — Наш долг — привести их к государю для наказания. Никто не может нарушать приказ царя. Если уйдут эти двое, за ними пойдут другие.

— Ну так и пусть бы шли, — удивился Бирюк. — Если хотят идти, то к чему держать их в неволе?

— А если уйдут все, то кто останется?

— А для чего оставаться там, где плохо?

— Это же Родина, отец! Как ты не понимаешь! Вот ты в болоте сидишь — почему никуда не уходишь?

— А мне здесь хорошо.

— Вот и нам на Родине хорошо. А если и есть что-то плохое, так это ненадолго!

— Эх… Вона ты для чего царёва брата ищешь… Нет, парень, не поможет тебе Долоней. Иди-ка ты обратно.

— Что?

— Смешно мне глядеть на вас, — грустно улыбнулся Бирюк. — Ладно ночью не узнали — а сейчас-то, утром-то, где ваши глаза?

— Так ты и есть тот палач! — разинул рот Кутейка.

— У мальца-то глаз точнее, — подмигнул Раздайбеде Бирюк.

Чернобородый выхватил откуда-то из-под полы огромный блестящий нож — как тот прятался там незаметно? — и упёр остриё в горло Бирюку.

Кутейка метнулся в сени и вернулся с мечом, который трясся в его руках, будто ожил и хотел вырваться.

— Где ж тебя узнать? — повернул Раздайбеда Бирюка лицом к окошку, — бороду отрастил, говоришь иначе…

— К нему же никто не присматривался тогда, — высунул голову Засоня с печи. — Вроде и на виду, а кто на палача смотрит? Незаметный, как…

— Ты мне лучше скажи, где брат царя? — спросил Раздайбеда Бирюка.

— Да прямо здесь помер. Я его и схоронил тут.

— Чем докажешь?

— Косточки показать? Да ты не сумлевайся. Я ему шейку сломал — надёжно, не живут после этого.

Раздайбеда ударил Бирюка наотмашь. Голова у того дёрнулась, из уголка рта потекла струйка крови по бороде.

— За что ты убил человека царской крови? — спросил Раздайбеда придушенным голосом.

— А дошли мы до деревни, — начал рассказывать Бирюк. — Народ там мирный, непуганный. И смотрю я: Долоней уже прикидывает, как обучит этих землепашцев воевать, да поведёт обратно, на брата. Пока тот его не ждёт.