Андрей Бударов - Трещина

— При колке дров тоже сноровка нужна, — сказал Бирюк, размахнулся и ударил колуном. Берёзовое полешко развалилось ровно на две половинки. Они упали по разные стороны приземистого чурбака на утоптанную голую землю двора. Бирюк приставил колун к чурбаку, поднял одну из половинок и провёл жёсткой ладонью по белому сколу. Поверхность его была гладкая, чистая, как струя молока из кувшина.

— Теперь ты пробуй, — сказал Бирюк.

— Ага, — сказал Раздайбеда, подошёл, поставил на чурбак другое полено, ухватил колун покрепче и рубанул со всей дури. В стороны брызнули щепки, словно капли молока из подойника нерадивого хозяина. Полено разлетелось надвое, в разные углы двора, и Бирюк покачал головой:

— Что ж ты, парень, делаешь…

— Как научил, отец!

Бирюк установил на иссечённом рубцами чурбаке следующее берёзовое поленце, придвинулся к Раздайбеде:

— Неправильный хват у тебя, ослабь ладони… меч, небойсь, так крепко не жмёшь? Вот и топор не силу любит, а обхождение. И расставь ладони шире — топорище вишь какое длинное? Не чета рукояти меча. Замах делай. Во так. А теперь тихонько опускай колун на полешко. Оно само и хряпнет.

Раздайбеда неспешно, с нежностью даже, направил колун на полено, от соприкосновения оно упруго подпрыгнуло и свалилось с чурбака.

— Так в трещину бей! — укорил Бирюк. — Нарочно ведь тебе подставил — только попади. У колуна клюв тупой, это тебе не простой топор. В самый раз для берёзы. Она жар хороший даёт, только потрудиться при колке надо. Простым топором с ней совсем не сладишь.

— У меня и колуном-то не получается пока…

— Гляди, — поднял Бирюк полено и показал на распил, — вишь, от сердцевины сколько трещин идёт? Солнышком так это… В трещину попадёшь — работа сделана. Оно самое главное в деле — в трещину попасть. Иной раз и трещинка совсем маленькая, а ударишь в неё — большую колоду разрубишь.

Раздайбеда выхватил полено из рук Бирюка, поставил на чурбак. Поднял колун, размахнулся, ударил. Точно в трещину. Полено распалось на две половины.

— Во так! — сказал Бирюк. — Теперь кажную ещё пополам рубануть надо.

— Ты, отец, иди, дальше я сам.

— Спаси бог тебя, сынок, — усмехнулся Бирюк в бороду. — Только вроде и нехитрые премудрости, да не вдруг им обучишься. Я тут постою, посмотрю на твою работу.

Раздайбеда по-молодецки повёл плечами и пошёл колоть дрова — одно полено за другим. Под тонкой белой рубахой напрягались и опадали мышцы. Груда дров быстро росла. Бирюк только кивал одобрительно — так ловко и споро получалось у гостя. Прямо на лету схватил умение. И воин он хороший, видать. Пока остальные дрыхнут, вышел на рассвете размяться да заодно помочь хозяину. Сильный парень, знает, чего ему надо. Такие высоко поднимаются.

Когда Раздайбеда добрался до большого корявого полена — комля берёзы, — Бирюк пошёл в сарай. Вернулся он с большим тяжёлым колуном.

От Раздайбеды валил пар. Полено, измочаленное с торца, никак не раскалывалось, словно в насмешку над парнем. Бирюк отодвинул гостя:

— Дай-ка сейчас я.

Полено поддалось, хоть и не с первого удара. Держа колун левой рукой близко к железной части, Бирюк любовно провёл правой вдоль топорища.

— Вишь, ещё струмент подходящий знать надо. Для кажного дела — свой.

— И много топоров у тебя, отец?

— На мой век хватит. А что, любопытна тебе стала простая работа? Ремесло сменить думаешь?

— Да нет, отец. Ищем мы ещё одного умельца обращаться с топором. По всем приметам, прошёл он здесь.

— А кто таков?

— Да царский палач. Не стал казнить отступника одного, а сбежал с ним. Говорят, в эти болота ушёл. Год назад.

— А как же ж, были двое. Как раз тому с год. Дальше пошли, дальше. Чего им тут оставаться?

— А куда дальше?

— Одна тут дорога, парень. Нет других. И не дорога даже — так, тропа. Прямо идёшь — сворачивать некуда. Кругом топь одна.

— Спаси бог тебя, отец. Я уж и не ждал, что найду их. Думал, они сгинули, да и нам придётся.

— А вам-то зачем?

— Да как же я без них вернусь? И меня, и людей моих жалеть не будут. Царь у нас нынче лютый. Батюшка его был суров, а этот…

— Почто ж ты служишь такому?

— Так других нет…

Бирюк поёжился от сырости, тянувшейся с болота. Утро выдалось туманное — как обычно. Всё тонуло в густой пелене сразу за высоким тыном из ошкуренных брёвнышек. Их заострённые концы норовили пропороть брюхо туману, и он боязливо обходил стороной двор Бирюка.

— Заболтался я с тобой, парень. Пойду завтрак соберу на стол.

— Ага. А я ещё поколю.

В избе стоял здоровый молодецкий храп. Три человека спали. Бирюк открыл заслонку и заглянул в печь. Там в глиняном горшке румянилась бугристой корочкой каша. Дух от неё шёл сытный, вкусный. Пища для настоящих мужчин. Бирюк поставил заслонку на место — пусть каша томится дальше.

Дрова в печи прогорели, угли сонно помаргивали красными очами, и чтобы тепло зря не уходило в трубу, Бирюк закрыл вьюшку.

— Утро доброе, — сказал парень с печи. Он был самый младший в отряде. Такой же русоволосый, как Раздайбеда, только лицо ýже, подбородок острее.

— Доброе, — отозвался Бирюк. — Как звать тебя?

— Кутяйкой кличут. А где наш-то?

— Раздайбеда? Во дворе, дрова колет.

— Вот неймётся ему…

— Ты лучше скажи, Кутяйка, с чем пожаловали ко мне? Нечасто гости приходят на ночь глядя.

— Да охотимся мы за преступниками злыми. Убёгли они в болото ваше, ещё год назад, а мы следом идём.

— За год-то любой след остынет.

— Ничего, наш и по остывшему идёт будь здоров!

— Помолчал бы ты, Кутяйка, — сказал воин, лежащий на лавке. В чёрной бороде блеснули зубы, белые как свежий снег. — Не твоего ума дело, как он нас ведёт. Главное, что приводит куда надо.

— А что за преступники такие? Не те ли, которые год назад приходили?

— Те! — выдохнул Кутейка. — А какие они?

— Один высокий, выше вот тебя, — кивнул Бирюк чернобородому, — только в плечах шире. На лавке не поместился, спал прям на полу. Второй — поменьше, конечно. Гибкий как лоза, но стержень — стальной. Такого не переломишь. А так — люди как люди. Что натворили?

— Один — палач! — распахнул глаза Кутейка. — Топором муху напополам рубил — взлететь не успевала.

— И что, много мух нарубил? — усмехнулся Бирюк в широкую бороду.

— Да людей больше, — сказал чернобородый с лавки. — Кого прикажут — тому голову с плеч.

— А приказывал кто?

— Царь наш приказывал.

— И что же?

— Сменился царь. Тот умер, а сын его лютовать начал. Что ни день, то новая казнь.

— И брата своего не пожалел, родную кровь, — сделал страшные глаза Кутейка. — Да только палач не стал царскую родню рубить. Сбежал с ним вместе.

— А за что ж брата своего?