Светлана Жуковского - Дети разбитого зеркала. На восток

— Не отворачивайся от меня, прошу. Я готов умереть пред Твоим лицом.

— Ты бы сгорел, даже не успев его увидеть. Ох, дитя, есть причины, по которым я не могу тебе отказать. Что ж, смотри.

И страшное костлявое дитя, опутанное, как коконом, собственной бородой, увидело вот что:

Столб ослепительного света встал над озером. Было непонятно, упал ли свет сверху или шёл из самых глубин. Ангел подобрал с земли малый камешек и швырнул его в свет. Стеклянный монолит содрогнулся с протяжным низким гулом и распался на семь кусков, разделённых глубокими, расходящимися веером трещинами. На краях осколков заиграла радуга, как это бывает на очень прозрачном льду.

Белый свет вспыхнул огромной, обжигающей зрение молнией и разделился на семь цветных столбов, над которыми царственным венцом распростёрлось радужное сияние, невиданное прежде в здешнем сухом и разреженном воздухе.

Огненные столбы приобрели человеческие очертания, а несколько позже и лица.

Иломас не мог определить выражения лиц, — так дрожала вокруг фигур раскалённая атмосфера, но заметил, что с одной стороны лица были мужские, с другой — женские. Лишь фигура посередине оставляла сомнения на этот счёт, словно примеряя на себя поочерёдно то женственность, то мужественность.

Ангел простёрся ниц.

— Ты видишь, — сказали семь сущностей одним голосом, заполнившим всё окружающее пространство, — Кто Я и Кем Я могу быть для тебя, дитя.

Я есть Любовь.

Я — полнота и избыток, ни в чём у меня недостатка.

Я — Сила.

Я есть Свобода, и ваша свобода — во мне.

Я — Мудрость.

Я — Справедливость.

Я — Жизнь и всяческое произрастание.

И всё же Я более, чем может вместить этот мир или ум. Я — Сущий. И Я — Единый.

Знать же, Кто Я для Себя не дано человеку на земле и ангелам Моим на Небесах не дано. Отныне же на Земле и на Небе будет ведом разный Мой образ. Для человека теперь он останется разделённым, ибо твоё желание, Иломас, разбило Зеркало.

— Но разве… — заговорил было праведник, и остановился, увидев, почему случившееся непоправимо.

Медленно гас в воздухе сияющий венец, объединявший фигуры, ставшие высокими мужчинами и женщинами в красном, оранжевом, жёлтом, зелёном, голубом, синем и фиолетовым одеяниях. Но лишь одна из них отбрасывала тень, небывалую в это время суток и на этой планете.

Духовная сущность, облачённая в зелёное, чей изумрудный свет всё ещё просачивался сквозь видимость телесности, попыталась выйти из чёрной тени, протянувшейся к её ногам словно бы из другого мира, из Пустоты, Мрака и Хаоса, предшествовавших Творению.

Но тень не выпустила её.

По ней, как по дороге или тоннелю, приближался кто-то ещё. Высокий, безликий, чёрный. От его черноты веяло таким бесконечным ужасом, таким отчаянием небытия, что Иломас обомлел, и свет померк в его глазах.

Последним, что он увидел, было объятие, в которое бесформенная чёрная фигура заключила сверкнувшую изумрудной звездою зелёную, будто бы сплавившись, слившись с ней воедино.

Когда Иломас очнулся от обморока, с ним был только Ангел. Из ангельских глаз бежали слёзы.

— Отравленное яблоко, — сказал Ангел. Почему вы всегда выбираете его?

— Что я выбрал? — спросил Иломас.

— Свободе в Господе ты предпочёл свободу вне Господа, пожелав того, что не было Его волей.

— Разве есть что-то вне Господа?

— Нет. Да. До сих пор оно не было «чем-то». Теперь это Дух. Ты впустил его в мир, дитя. Теперь вы узнаете, что такое Добро и Зло. До сих пор лишь Ему приходилось пить чашу этой страшной свободы.

И Ангел покинул Иломаса.

Тот вернулся в мир.

Иломас стал первым из пророков, предсказавших Последние Дни.

И он же открыл для людей, что Создатель послал к ним в знак великой милости семь Великих Ангелов, семь Духов, которых люди после назовут богами.

Никто ещё в те времена не знал, не боялся и не ненавидел Падшего Ангела, тёмного бога.

Закрывая книгу, Берад заметил несколько строчек, нацарапанных на чистом поле внизу страницы: «Эмергиса, сестра, прости за боль, что я тебе несу. Не жалей моего глупого тела, не спасай грешную душу». Священник узнал писавшую руку. Сомнений не оставалось.

Девушка, казнённая в Халле сотню лет назад и старуха, испустившая последний вздох на его руках в начале лета далеко на Юге были одним человеческим существом.

Так же гудел за закрытыми ставнями ветер, так же пламя очага освещало тёмную среди бела дня комнату с голыми каменными стенами.

— Велик твой грех, сын мой, — твёрдо произнесла мать Эмергиса, — я не могу его отпустить. Ты умрёшь, пытаясь исправить причинённое тобой зло, это и будет твоим искуплением. И смерть твоя, юноша, наступит раньше моей.

Берад спокойно взглянул в древние тёмные очи.

— Давно уже никто не называл меня юношей.

Пустой старческий рот растянулся в жуткой беззубой ухмылке.

— Какая разница? И ты, и я — хлам и ветошь, забытый мусор. Сейчас всё в руках детей. Детям владеть этим миром, детям его уничтожить. Тигрята растут. Ни страха, ни жалости, ни сомнений.

Занятную ты принёс тетрадку. И Сет-еретик говорил о том же. Молись за тех, кого ты любишь.

— Даже если один из них — принц Ченан, грядущий Рдяный Царь?

— Такие-то вопросы и погубили ласточку мою Саад. Что ещё ты хотел узнать?

— За что вы всё-таки её изгнали? Ведь не за чтение святого Имы?

— Одно за другим. Ты слышал о нашем Книгоузилище? Такого нигде больше нет. Тысячи томов, праведных и нечестивых, всё, что нужно и не нужно знать человеку, всё, что когда-то представало на наших судах в качестве улик и доказательств, собрано там.

— Я считал, что самая полная библиотека Империи принадлежит сёстрам Девы Амерто, Мудрости Господа.

— Библиотека! Да, если хочешь. Но то, о чём Мудрость предпочитает забыть, Справедливость продолжает помнить. Можешь называть Мать Воздаяния Лекс злопамятной. В Книгоузилище хранятся опасные, ядовитые, преступные тексты, древнейшие из которых восходят ко временам ещё до Затворения демонов.

— Господи Боже!

— Именно. И иные записи, по слухам, касаются Суда Шестерых. И того, что последовало за ним.

— Саад искала эти записи?

— Да.

— Что ей удалось найти?

— Трудно сказать. Вне сомнения, она узнала нечто особенное. Например, то, что Судом Шестерых были осуждены двое. Но тут надобно запомнить вот что: Узилище — не библиотека. Это тюрьма. Некоторым книгам отведены одиночные камеры, где они веками висят, закованные в цепи. Случись что из ряда вон выходящее, мы не сможем защитить их силой, поэтому охраняем замками, лабиринтами и западнями, спрятав глубоко в каменной скале. И у молоденьких монахинь не может быть к ним доступа.