Светлана Жуковского - Дети разбитого зеркала. На восток

— Сестра, — раздался укоризненный получеловеческий голос, — сестра, зачем ты так с нами?

И другой голос подхватил:

— Разве эта падаль тебе дороже, тебе, госпоже превращений и волшебства?

— Ты нашей крови, дитя, меняющее обличье.

— Чуете эту кровь, братья? Может статься, мы нашли что-то особенное.

— Принцесса в изгнании, наследница в неведенье…

— И с ней сокровище…

— Не будем спешить.

Они уселись вокруг неё, оказавшись всего лишь на голову ниже.

— Вы врёте. Зачем? Чтоб не скучно было ждать, когда погаснет ветка?

— Ветка! Ты посмотри на неё хорошенько. Как ты зажгла её, милая? Дерево сырое и зелёный лист болтается. Плоховато видишь в темноте? А могла бы. Ты и магия — как ручей и вода. Ты не знала, что рождена для свободы, девочка?

Фран строптиво передёрнулась.

— Почему ты называешь меня девочкой?

— Оборотень всегда распознает оборотня. Звери знают, что говорит тело на языке ветра. Ты выглядишь, как мальчик, а пахнешь юной девой, не знавшей мужчин, мало того, — лишь наступающим утром твоя женская природа будет удостоверена красной печатью, обновляющейся с каждой луной. Кровь к крови. Останешься с нами? Мы бы заботились о тебе, благородное дитя.

— Вы чудовища.

— Да. А ты разве нет? Грех себя обманывать. Но воля твоя. Мы уходим. Ты испортила нам праздник Луны, и всё равно нам будет приятно вспоминать о нашей встрече. Она — знак скорых перемен.

И стая сорвалась с места и скрылась в темноте — почти бесшумно.

«Это неправда, — проносилось в голове Фран, — кем бы они меня не считали, я никогда не стану чем-то настолько нечеловечески ужасным, — уж я-то должна знать лучше», — и к сердцу подступала головокружительная слабость, — заглядывая в собственную душу, она не находила ничего, за что можно было ухватиться, в чём быть уверенной наверняка.

Она шла навстречу Хлаю, и на её плечах лежала тяжесть неведомой преступной тайны, а глазам была уже знакома набегающая дымка виноватой уклончивости; с тем большим упрямством она твердила себе, что не верит в свою порочность, в злое безумие своей судьбы.

Рана Хлая оказалась неприятной, но не опасной: длинно и уродливо рассечена кожа на плече, но и только. Он тяжело дышал и вопросительно заглядывал в лицо Фран, когда она пеленала его руку полосой, с треском оторванной от подола своей рубахи.

Незнакомцам пришлось лихо: трое были мертвы, остальные изранены и подавлены произошедшим.

Хозяин каравана находился при смерти, распоротые бок и живот не оставляли надежды. Слабеющим голосом он отдавал какие-то указания, все сгрудились вокруг. Подошли и молодые чужаки.

И тут произошло непонятное: при виде Фран глаза чужого умирающего мучительной смертью человека вдруг прояснели, и он заговорил быстро, настойчиво и ласково.

— Энтреа, сынок… Всё же довелось тебя увидеть. Ты здесь. Как это странно и как хорошо… Ты смог ускользнуть от этой женщины. Она страшная женщина, твоя мать. Она и не мать тебе вовсе. Ифриду взяли служанкой в дом для помощи по хозяйству за пару дней до того, как Сана разрешилась тобой. А потом ты родился, и Сана, моя голубка, покинула этот свет. Я так виноват, Энтреа. Эта женщина околдовала меня. Но ты — теперь ты на свободе. Твою мать звали Сана, запомни это. Прости меня, сынок. Сиротство или злая мачеха из сказки были бы для тебя лучшей долей…

И торговец уронил голову. Его взгляд больше не был взглядом живого человека.

— Наверное, он так хотел увидеть сына, — задумчиво произнесла Фран, — что Господь послал ему этот последний утешающий обман.

— Значит, ты не Энтреа?

Фран мотнула головой.

— Сегодня все принимают меня за кого-то другого. Но мне действительно не мешало бы знать, кем была моя настоящая мать.

Когда они возвращались, опустошённо и тупо глядя перед собой, Хлай прервал затянувшееся молчание осторожным вопросом:

— Не слишком ли много вокруг тебя совпадений, мой красавец?

— Думаешь, мне это в радость?

— И когда это началось? Давно так?

— Не знаю. Всю жизнь.

— А дальше?

— Монастырь. Край Пустыни. Это если доберусь. Повезёт.

— Ты хочешь стать Псом? Я видел такого однажды. По-моему, они никогда не улыбаются. И они ненавидят женщин.

— Вот как, — отстранённо отвечает Фран, прислушиваясь, как незнакомая тянущая боль просыпается глубоко внутри живота. Ощущение словно бы идёт из глубокой древности, сквозь чужие прежние жизни присоединяя её к неведомой цепочке поколений. Голоса и сила крови, давно ставшей землёй, отзываются в её крови.

… И она думает: вот на что это похоже, быть женщиной.

Недавней звёздной ночью зелье, секрету которого Энтреа был обучен с детства, подарило ему очень странное видение.

Стена ночного леса и две фигуры над лоснящейся чёрным лаком водой, одна в подвенечном платье, другая во вдовьем покрывале. Они похожи друг на друга, но та, что в тёмном, напоминает лицом госпожу Ифриду — и обе они зовут его к себе.

— Кто вы? — спрашивает Энтреа.

— Я твоя мать, — отвечает женщина в светлом.

— Одна из трёх, — насмешливо откликается другая, — пустой и обманчивый призрак. Разве не помнишь, дитя, кто была твоей матерью все тринадцать лет? Потерянный птенец, был ли ты несчастлив в своём доме?

— Беда моя не призрачна. Мне казалось, моё проклятие — родить младенца, вышло, что худшее — его утратить.

— Призрачны обе, — произносит голос за спиной Энтреа и чья-то рука опускается ему на плечо, — лишь тени той силы, что спит на дне озера.

— А ты?

— Я тот, кто хотел бы, чтоб было иначе.

Энтреа видит рядом с собой белое пятно лица, рассечённое тёмной полосой повязки на глазах.

— Разбудить Даму Чёрного Озера? Кто она? Матушка… Госпожа Ифрида не всё мне рассказала.

— Потерянная богиня. Наар, Ангел зелёного огня. Сестра и супруга Ангела Хаоса и превращений. Свет в его мраке. Утраченное звено радуги. Одна из Божественных сил, отлучённая от мира, его незаживающая рана.

— Я не понимаю.

— Когда человеческая воля разбила Зеркало, в мир явилось семь Божественных Сил. И одна из них, заключавшая в себе всю безграничность свободы человеческих помыслов и поступков, будучи отделённой от остальных и незащищённой полнотой божественной власти, притянула из бездны мрака-до-творения тёмного и опасного двойника. Так люди получили свободу безумия, небытия и разрушения, свободу обойти божественную волю. Так началось падение этого мира.

— Но после Великой Битвы и Затворения демонов силы хаоса были остановлены, а их владыка изгнан.

— Какой ценой? Об этом не очень принято говорить и тайну крепко охраняют, но, чтобы сделать Затворение возможным, суду Шестерых потребовалось приговорить и похоронить безвинную, светлую, божественную половину Ангела Хаоса — Наар, свежий ветер, несущий перемены.