Светлана Жуковского - Дети разбитого зеркала. На восток

Не мешало бы найти этого Хлая и побольше узнать о человеческой жизни Амей Коата. Что за личину он носит? Доколе будет хранить его лукавое обаяние, бесовский дар располагать к себе неглупых и честных людей? Иной силы пока нет у него, и потому следует отыскать его как можно скорее. Со смертью Императора многое изменится. Змей сбросит эту кожу.

Но Учитель? Неужто и он обольщён? Или рассчитывает только на себя в этой битве?

Сквозь шум дождя до слуха Сета донёсся другой шум. Кто-то колотил в ворота постоялого двора и отчаянно ругался молодым охрипшим голосом. Вблизи стало видно, что стучал парень ногами, привалившись к воротам спиной. Руки незнакомца были заняты. Он прижимал к груди закутанную в покрывало бесчувственную девушку. С обоих ручьями стекала вода.

— Не пускают. Мы ночевали тут вчера, а теперь говорят — неси свою чумную куклу подальше. А куда я пойду?

Деваться ребятам было действительно некуда.

Сет открыл ворота сам, с помощью грубой физической силы — стучать всё равно не имело смысла, а потом спросил у выбежавших навстречу испуганных людей комнату с тремя постелями — и не встретил отказа. В комнату расторопно доставили кипяток, горячее вино и сухие полотенца.

Сет раздел и растёр больную, уложил и накрыл одеялом. В жару и беспамятстве маленькая цыганка была очень красива сверхъестественной, будоражащей тёмную страсть красотой.

— Твоя любимая? — Сет убрал волосы с горячего лба девушки, потрогал его рукой.

— Она вольная птица. Сегодня улыбается одному, завтра — другому.

— Но остался с ней почему-то ты.

— Я ведь уже рябой. Мне не страшно.

Зубы парня стучали о край стакана.

— Это тебя зовут Хлай?

Мальчик кивнул и заплакал.

Сет погладил его по голове и помог избавиться от промокшей одежды. Но, даже завёрнутый в сухие простыни, Хлай продолжал дрожать и всхлипывать.

— Тебе что-то нужно от меня?

— Поговорить. Я хочу узнать об одном человеке.

Хлай мотнул головой.

— Она умрёт или станет уродиной. Она говорила, что боится его. Она говорила, что он её сглазил.

— Твой товарищ с белыми волосами?

— Да. Он был хорошим другом. А она возненавидела его с первого взгляда. Ведь ты по его душу? Спрашивай.

— Я дам вам лекарство и отнесу вещи к огню. Тебе станет легче, и мы поговорим.

Когда Сет вернулся в комнату, мальчик уже успокоился.

— Непростое у тебя лекарство, охотник.

— Помогает собраться с мыслями.

— А от Чёрной Смерти помогает?

Сет склонился над девушкой, прислушиваясь к частому дыханию. Потревоженный свет свечи плясал по его голой спине.

— Пока помогает. Молись, чтоб обошлось. Может, обычная хворь.

— Спасибо тебе. Знаешь, я представлял вас по-другому. Какие новости о Конце Света, огненный маг?

— А вот это у тебя надо спросить. Ты у нас дружил с Амей Коатом.

— Как твоё имя?

— Сет.

— Сет… Может, тебе тоже лекарства? Нет, я догадывался, что с малышом всё не просто, но чтобы так… Хочешь сказать, Мила видела в нём бесовщину и потому так взъелась?

— Мила, — Сет покосился на цыганку, — скорее почувствовала соперницу. Видишь ли, это создание — женского рода.

— Брось! Я бы заметил.

— Ты и заметил — то, что тебе пожелали внушить. И очень легко отделался. Расскажи мне в подробностях всё, что запомнил.

Засыпали они на излёте ночи.

— И всё равно — я не верю, — сказал в полусне Хлай, — мы были товарищами. А теперь я исповедуюсь его убийце.

— Если тебя это утешит, ему гораздо легче стать моим убийцей, чем наоборот. Возможно, в нём есть человеческие черты, даже привлекательные. Но всё же это — сосуд зла, просто наполненный пока не до самых краёв.

Сет почти закончил укладывать свои вещи, когда Хлай открыл глаза. Сет заметил его взгляд.

— Здесь сухая одежда, завтрак и немного денег. В этой склянке лекарство для женщины, если ей станет хуже. Удачи!

— Подожди. Ты уходишь?

— Мне пора.

— Задержись.

Хлай сел в постели и потёр лицо руками.

— Мне приснилось кое-что. Точнее, вспомнилось. То, что будет тебе интересно.

Сет молча ждал.

— Меня вырастила бабка. Ни одна женщина в мире не будет любить меня сильнее. И добрее я тоже никого не знаю. Но однажды… Она задушила моих голубей. Свернула им головы — вот так.

Помню, как я обозлился. Накануне, под вечер, я принёс их домой, не чуя беды, пять нежных птиц в лёгких клетках. Я потратил на них все свои деньги. А утром она их нашла.

Я обозлился, но и испугался тоже. Я видел, как изменилось её лицо, когда она велела мне вынести то, что осталось — прутья и перья — в овраг за домом. Я накричал на неё. А она обняла меня, прижала к мокрой щеке и сказала: «Прости меня, милый. Я до смерти ненавижу этих тварей».

Тогда я напомнил ей, что во времена моего младенчества у нас жили голуби, почтовые голуби — чёрный и белый. Дети иногда здорово запоминают подобные вещи. Мы с мамой сыпали им зёрна.

А бабка отвечает: «Из-за них-то я всё потеряла». И рассказывает очень странную историю.

Оказывается, в тот год — год затмения — почтовые голуби жили под крышей каждой повитухи Юга Империи. Бабка у меня повитуха, очень хорошая, а деревня у самой Дороги, поэтому детей принимать ей случается не только у местных, но и у проезжих — чего в пути не бывает. Но в тот раз готовились к чему-то особенному.

Таинственная дама под вуалью принесла птичью клетку в наш дом и велела немедленно сообщить о любой незнакомке с большим животом, о любом найденном или подкинутом младенце, о любом неожиданном происшествии, связанном с бабкиным ремеслом. Кроме голубей, она оставила золото и пообещала куда больше в случае удачной находки.

Неведомые люди искали неведомого младенца, но что интересно: известен был целый список примет новорождённого, расположение планет и созвездий в момент его появления на свет, место его появления — но ни слова не говорилось о его родителях! Трудно было не понять, что дело очень тёмное.

Тем не менее, когда цыганское семейство привезло однажды утром подобранную в поле одинокую странницу на сносях, бабка выпустила в небо голубей с этой вестью.

Они примчались быстро: чёрные всадники и несколько важных дам в карете.

Женщина мучилась долго. Впрочем, мучилась ли она, сложно сказать — сильно была не в себе, словно бы грезила наяву.

Когда бабка ополоснула младенца, гостьи в чёрных покрывалах окружили его подобно стервятникам. Ведьмы это были. Кто ещё способен, ликуя, умчаться прочь прямо в надвигающийся мрак солнечного затмения, когда всё живое замирает от ужаса? Кто ещё может забрать ребёнка у матери, даже не дав ей взглянуть на него?

Однако нам заплатили. И ещё кинули пару монет, когда бабка заикнулась о том, что надо будет позаботиться о матери новорождённого, — но не проявили и тени интереса. Они получили то, что им требовалось — и сгинули, растаяли во тьме.