Таисия Пьянкова - Берегиня [с иллюстрациями]

— Вот она, Куманёва жалость, — спихнула-разбежалась, — изрёк на тот случай Дорофей, и овдовевшая Андрона уже не смогла огородить Саньку ни от плети, ни от клети...

Да и где ж было Андроне чужой бедою бедовать, когда своим горем затопило её до макушки. В половодье том нашла она себе одно лишь занятие — у болота с Никитком ходить, Володея больным голосом кликать...

— Ох ли уманят зыбуны кликунью в свою глубокую котловину, завлекут страдалицу! — пророчили на деревне бабёнки.

И опять сбылось предвестие: сама Андрона ушла по июльским травам в логовину болотную и Никитка с собою увела.

Попричитали, поплакали бабёнки, поохали у Куманёва двора, окна в доме ставнями поприкрывали, ворота наглухо заперли и разошлись по своим заботам — жить, как жили. А вот что бы да кому бы кинулась в голову задумка — пойти поискать загинувших в болоте. Даже росинка маковая не блеснула...

Кроме непролазных трясин была тому ещё одна причина. Дело в том, что на Куманьковом болоте с недавнего времени поселился туман. Обычная его пелена и в прежние годы нередко устилала провальную эту нетронутость. Но в последнюю пору она устоялась такая густущая да вязкая, словно муть её прорвало из самой преисподни. Прям не туман, а какой-то кисель молочный.

Ещё большая его странность состояла в том, что ни зазывными летами, ни кристальными зимами, ни вёснами лебяжьими или бы хлизкими осенями в уютной низине-логовине туман тот никакими ветрами взять не могло.

Деревня о нём судила так: на Куманьковой, дескать, топи да нечистая сила устроила кашеварню. Что-де черти поселились под самым днищем болотного котла и зачали там держать постоянный огонь. Приставлены-де рогатые парить безотрывно вонючее снедало, чтобы кормить им на том свете грешников...

Чего уж тут корить людей за то, что ни один не сунулся в экое сатанинское варево?

Только опять да вдруг, денька ежели так три-четыре отчесть от Андронина ухода, под самый вечер, ведёт забота старого шорника Свирида Глухова вдоль болотной логовины, по гривке, из соседней деревни домой. Плетётся поживший неторопко да мимо скоможного [16] Скоможный — чахлый, скудный. выпаса да видит... Дедок Свирид подслеповатым был. Вот и видится ему, сыздаля-то, ровно бы чей телок в низину забрёл. Стоит телок у самого у болотного тумана и домой направляться не думает. Тогда и пала на шорниково сердце забота — пугнуть животину от поганого места, не то прямой убыток может кому-то из деревенских случиться. Бывало уже такое.

Дед Свирид — из добрых добрец, полез ежевичником напрямки до чужой нужды. И тут! Вот те нам, да наше вам!

Взамен ожидаемого телка видит старый — Шайтан собственной персоной у болота стоит, с лапы на лапу перепадает, языком бедняга дышит — настолько устал. А рядом с ним, в росной при закате траве, Никиток распластался — чуть живой! Оба в грязище болотной — глядеть страшно! Да измождены! Кажись, помедли чуток — домой уже не доставишь. Дедок Свирид медлить не стал... Своих ребятишек старому шорнику за всю долгую жизнь звезда его талана не раздобрилась послать. А тут вдруг да сирота в руки! И размечтался над парнишкою дед, покуда нёс Никитка ко двору. Вот, мол, и послал Господь внучонка. Столь надёжный подарочек подарил, что и прибежать отобрать некому.

Только вот Шайтан чуток замутил старикову радость. Поскольку пёс ни в какую не захотел отстать от малого своего хозяина, то и принудил этот факт Свирида-шорника поразмыслить по-стариковски да вслух. Дескать, чем он станет кормить этакого зверюгу, ежели сам он весь свой век одним только шилом охотился, дратвою силки ставил. Так что лёгкого корму, каким считался на деревне охотницкий добыток, на столе шорника отродясь не водилось. А много ли ременным тем ремеслом, да ещё в старых годах, мог он заработать? По миру не ходил с протянутой рукой и то слава Богу. А такого косматого пестуна [17] Шестун — молодой медведь. караваем хлеба за один присест вряд ли уговоришь. Тут волей-неволей в затылке заскребёшь...

Только Свириду-шорнику не досталась на этот раз долгая нужда плешатую маковку скрести: Шайтан, прямо-таки прослушав стариково беспокойство, силы остатные собрал и понёсся в недалёкий Светлый борок, мимо которого они направлялись до близкой уже деревни.

— Отстал, — подумалось дедку. Но вскоре видит: несёт космарь из сосняка ушкана, да живого! Только малость пришибленного тяжёлой лапой.

Хорош добыток, ничего не скажешь!

Добытчик похвалить на словах позволил себя шорнику, хвостом даже на одобрение его шевельнул. Но погладить не дался. Оскалился. От его столь знаменитой в округе «улыбки» дедовы лопатки морозом свело. Но бежать, понятно, старик не кинулся: теперь им вместе жить — не набегаещься. Надо привыкать ко псовой строгости.

Вытерпел Свирид Шайтанову упреду и зайца за спасибо принял...

А другим днём поутру вся деревня увидела, как из понизовой уремы косматый охотник нёс на хребте до шорникова двора кабарожку. Чисто бабр [18] Бабр — тигр. какой!

Так изо дня в день и повелось-пошло. Не успеет старый Свирид подумать насчёт поедки запасов — космарь, глядишь, в тайгу подался...

Деревня головами качает, удивляется:

— Шайтану, знать, черти болотные ума подсыпали. И прежде собачий сын в диковинку всем был, а после зыбунов стал десяти умов...

И добавляет-говорит:

— Да-а! Себе бы такого добытчика!

Понять такое желание очень даже несложно. Давно в миру повелось: счастья только ждут, а зависть уже тут...

Слова мои к тому, что Дорофей Мокрый, Саньки Выдерги наставник ярый, вдруг да раскатился во всё своё пузатое хотение во что бы то ни стало переманить до себя косматого заботника.

С великой охоты, с горячего запалу и не подумал он путём, как бы это ему да похитрее до шорника подъехать; припёрся вроде бы заказать медно-бляшистую сбрую для своей выездной лошадки...

Вот он, Дорофей Мокрый, с дедом Глуховым разговор посреди двора шорникова ведёт, а сам перед Шайтаном лебезит — хвалу на похвалу внахлест кидает. Будто нетерпеливый жених перед капризной невестою лезет из кожи вон...

Шаитан, понятно, ответить «ухажёру» солёным словцом не способен, но косматой мордою ведёт так, словно живому хохоту прорваться из себя не даёт. Зато уж Свирид-шорник хохочет не стесняется, и за себя и за своего добытчика отводит дущу.

— Не кажилься, Дорофей Ипатыч, — советует он лавочнику. — Не тяни заздря пупок. Этот чёрт косматый и до нас со старухой не больно-то ласков. Одного только Никитка и признаёт над собою полным командиром...

После такого откровения и порешил Дорофей Ипатыч переманить до себя Шайтана да с Никиткою заодно.

А что? Парнишонка лавочнику не показался простой берендейкою [19] Берендейка — деревянная фигурка, подвижная игрушка. .