Таисия Пьянкова - Берегиня [с иллюстрациями]

Не отпихнулся тогда Воркуток от мужиков, а приняв подарок, сказал:

— Айда, однако, робя, посидим на белом камне, пождём да послухаем, чего нашебаршит нам Акентьево озеро.

Ежели старый Воркуток, царство ему небесное, и набрехал тогда, то славно набрехал!

...Ещё до времени великого переселения, когда потянулся из Расеи народ в Сибирь да стал обживаться в межозёрье, на белом камне уже стояла убогонькая халупа старого Акентия. По тому, по старику но ваки и стали называть озеро Акентьевым.

Не за потраву посевов, не за падёж скота, не за какие другие горести нарекли поселенцы Акентия того колдуном. Видом своим уж больно не сходился он со всяким другим человеком.

Был Акентий тунгус — не тунгус, алтаец — не алтаец. Может, китайцы либо монголы в своё время тут побывали да обронили в тайге сибирской каплю крови своей?

Коли сравнивать, то монголы от земли высоко не всходят и выше себя не растут; алтайцы — те безбороды; а что про китайцев сказать, так эти в своей основе дробненьки да сухоньки, хотя множатся скорее других.

Никому из них Акентий-колдун во внуки-сыновья не подходил. Бог его знает, какого корню отросток, но только был он и строен, и высок, и бородища седая в пояс — будто полощена хозяином в синем озере! Нос орлом, брови моховы! Колдун да и только!

Ежели бы не раскосые глаза, можно было бы принять его за родовитого, но опального русского боярина. От Акентьевых же глаз тянуло какой-то степной дикостью и тайной.

Одним словом, являлся Акентий какому-то старому роду закатным лучом.

И ещё в Акентии была загадка: немтырь его поборол. Люди считали его безъязыким и придумывали то, чего знать не могли, а хотели.

— Дык, это ж ему ватажьё, поножовные брательники язык-то остригли, — говорили пугливые.

— От вра-ать! — вставали за Акентия смелые. — Сам он его скусил! Чтобы никомушеньки, при случае, не открывать великой тайны!

— Ы-ы-ы... Дура! Тебе скусить! Дикость вековая кляпом в горле у человека застряла, — оправдывали старика третьи. — Думать надо башкой, чо говоришь...

И летами, и зимами, и в солнцепёк, и в сузморозь ходил Акентий с непокрытой головой. А кто видал его на охоте, тот докладал:

— Так вот и полощет сединою по сквозному ветру.

Акентий не вот перед расейскими поселенцами пожаловал жить на Синее озеро. Должно, веками стаивали на белом камне прадеды его и пращуры. Веками гляделось им с высоты за тёмные леса, куда в снеготаянье тянулись на летование стаи терпеливых крылунов.

Походило на то, что с Акентием обрывалась его родовая жила, и те перь один-одинёшенек высматривал он вдалеке последние свои дни.

Скорым летом стал Акентий ходить каждодневно по улицам новой деревни: идёт вдоль домов; туда-сюда поглядывает. Глазами тянется за ограды, ощупывает встречных немым вниманием. А людей, понятно, знобит от его глядения. Кланяться-то они старику кланяются, но у каждого в груди жилочка поганая трепещется — чур меня! Иди-ка ты, нечистая сила, мимо. Тот, о ком ты соскучился, не в нашем дворе живет.

И ведь не напрасно тревожились поселяне — не зря ходил Акентий по деревне. Выбрал старик изо всех людей самого что ни на есть бесталанного парня — Кондратия Мешкова.

Хоть в больших дураках Кондратий никогда не состоял, но ездили на нём люди, веселясь, поскольку была в нём та самая простота, которая хуже воровства. Жил он между людей беднее обобранного, как верстовой столб на дороге: и не обласкан, и не прикаян, и в тулупе наг, и в пиру тверёз. Люди только диву давались:

— На тебя, паря, и смеху не хватает, и жалости недостаёт.

Когда старик поманил Кондрата на Синее озеро, тот и спрашивать не стал — зачем? Распахнул глаза, лишь бы не споткнуться, и пошагал за колдуном.

Следом побежали ребятишки деревенские глянуть, что же Акентий с парнем делать собирается?

А те оба-два поднялись на белый камень, остановились рядом. Тут-то, обнявши парня за молодые крепкие плечи, Акентий вдруг заговорил простым, ласковым голосом:

— Это место, брат-Кондрат, хорошего человека любит. Кроме тебя, некого тут оставить. Так что будь моему дому хозяином и никому белого камня не уступай.

Впоследствии ребятишки, переживая заново страх да удивление, много раз повторяли — не отдавай-де белого камня!

Тогда и Кондратий от неожиданности тоже было попятился, отказаться от Акентьева подарка хотел, да не успел. И не один он, а и ребята видели, как метнулся колдун с высокого белого камня и пропал в озёрной глубине.

С потерей Акентия деревню будто вытряхнули из тёплого мешка прямо в непогодь, будто в летнем саду взял кто-то злой и сломил самый лучший цветок. Людям стало ясно, что проглядели они прекрасного человека. А теперь хоть кукушкой взлетай на ветку да изливай земле сиротскую тоску.

Однако жить надо. Куковать-то кукуй, а про гнездо маракуй.

Стали жить дальше.

Большого счастья Кондрату белый камень не принёс, но Акентьево подворье сгодилось парню — народ стал серьёзнее на него смотреть — хозяин! А когда и невесту себе Кондрат в деревне присмотрел, вовсе признали. За добрым словом стали к нему ходить.

Но не успел Кондрат прожить человеком зарю да зорьку — вот она, беда! Приехала кривая на косой. Поглянулось Синее озеро толстосуму — Савелию Брюхову.

Савелий богатый дом в уезде на самой широкой улице держал. А на белом камне захотелось ему соорудить охотничью заимку. Не столь, поди-ка, для охоты, сколь для барского выгула. И в Сибири тогда хватало всякого такого добра. Финтифлюшки, прищебетники, лизунчики — помогали баровьям чужое проживать.

— Этого нам в деревне только и не хватало! — сокрушались больше остальных матери невест. — На распутство нами только ещё не глядено... Не уступай, Кондрат, белого камня!

— Не уступай, — вторили и остальные селяне. — Ежели что, мы за тебя всею деревней пойдём.

А Савелий не отстаёт от Кондрата:

— Я тебе столько денег дам — два дома поставишь!

— Нет! — упёрся парень. — Сам я тут живу на птичьих правах. Что как Акентий возьмёт да и воротится?

— Какой Акентий?! — беленился Савелий. — Ты чо, сдурел? Ты слыхал когда, чтобы с того свету людей отпускали земные споры судить?

_ А ты? Нешто видел Акентия на том свете-то?

— Так ить все говорят, что колдун в озеро канул!

— Озеро — не тот свет, из него и выплыть можно.

Савелия Брюхова такой разговор только заквасил: обидою барин запыхтел, досадою через край полез. И топал-то он, и деньги совал, и криком краснел... Кондратий же тихой водою капает своё:

— Нет, нет и нет!

Не вытерпел Савелий Кондратова упорства — хлестанул несговора ременным кнутом от уха до плеча. Кровь брызнула. Уж настолько Кондратий Мешков был некипятной парень, а и он огнём вспыхнул — схватил вилы, подогнал хлестальщика к самому краю белого камня,