Кирилл Кянганен - Империя Машин

— Дерниарил. Я нашел его при визите Острова Закрытых Врат. Откованный в Акифе, не имеет равных в прочности.

Неизвестный засмеялся.

— Говоришь, словно поверил в это, или пытаешься его кому — то втюхать.

— Он из легенды. Можешь пощупать.

Дверь поползла вверх, и Неизвестный настороженно притронулся к острию. Затуплено.

— Почти как настоящий.

Альфредо ухмыльнулся.

— На что тебе декоративное оружие?

— Как думаешь, иной меч отопрет проход?

Неизвестный отцепил ножны.

— Не пробуй, сломаешь еще. Я о мече. Приложи ухо. Слышишь? Механизмы прессуют его и сканируют.

— Ты так уверен в нём?

— Знаешь, как парящие кинжалы натолкнулись на обитель? В результате проседания земли, оголились вентиляционные шахты. Когда мы вечерними проверками прощупывали твердость почвы, я приметил, что грызуны сторонились их. Когда я выполз в зал, то не доверял своим глазам. Она не постройка империи. Её не открывали до нас, понимаешь? Мои обвязки пачкали мрамор, я ощупывал его в поисках резьбы, но пол, стены, своды и то, что их венчало составляло одну деталь!

— Кому еще ты говорил о проходе?

— Тебе, и только тебе.

— В связи с тем, что я не вернусь?

— Неизвестный, я не намерен тебя высылать.

— Я не о том. Проверял механизм?

— Этим ходом проникнуть в крепость может только его владелец — любовался Альфредо Дерниарилом.

Казалось, меч источал лунный свет.

— И ты лез на Остров Закрытых Ворот за ним?

— Меня заинтересовало это место. Я побродил по островам, послушал старух, выиграл в карты маршруты и…

— Прямо как Лейм.

— Не говори о нём так. Он любит тебя.

— Знаю.

— Нашёл его завернутым в полотняную ткань, вымоченную в крови. Она запеклась, и я едва читал слова, а когда развесил над кроватью и попробовал размочить, то они и смылись. Тогда я уложил ткань на стекло, а под стекло расставил свечи.

Ткань с одной стороны была картой, а с другой — писанием, или сказанием о Ключе.

«Ты отопрешь им любые двери, никакой замок, гора или пространство не будет тебе преградой, ты отопрешь ворота душ, встречающихся тебе людей, но никогда, с тех пор, как ты коснулся его ты не найдешь замка, чтобы ослабить узы твоего сердца».

— Скверная история.

— И одиннадцать пометок.

— Сохрани их для себя.

— Тебе не интересно?

— Пошли по ним Лейма. Он наверняка обрадуется.

Обитель находилась в самой гуще городских катакомб, ранее служивших бомбоубежищами и секретными хранилищами.

Глубинные тропы уходили на сотни метров, а затем так же внезапно вздымались вверх, как тайные обходные дороги в пирамидах. Иридиумовая метка давала сопротивление к испарениям иридиума, поэтому мало кто полезет сюда, а если что-то случалось, то круг подозреваемых был резко ограничен. Лишь «меченые» продержались бы достаточно долго в подземелье. Сама обитель и напоминала такую пирамиду под городом, кончик которой — возвышался золотым столбом недалеко от развилки наземной площади и тропы в Темплстер.

«Золото не имело цены в здешних районах, поэтому любой человек мог со спокойной душой класть на дорогу золотое кольцо, усеянное аметистами. В ту сторону никто бы не глянул. А вот уколы с дозой иридиума… Ради них могли и убить. Новорожденного, мать с дитём, стариков и старушек. Кого угодно, лишь бы получить долгожданную дозу» — подумал Неизвестный, перескакивая осыпавшийся камень.

Раньше иридиумовое клеймо ставили ворам, убийцам, клятвопреступникам и прочим нарушителям закона, так как иридиум невозможно было смыть, и скрыть «печать тьмы» на своем лице считалось невозможным. Она блистала при солнце, грозя загореться и переливалась северным сиянием ночью. Помеченным некуда было прятаться, только бежать.

И тут оказалось, что иридиумовые печати каким-то поразительным образом открывали в каждом человеке дремлющий дар, особый и индивидуальный.

Орден парящих кинжалов подпал под влияние императора, и после обоюдного соглашения превратился в наёмных убийц.

Каждый член сразу получал по две, а то и три печати, и с набором нечеловеческих способностей, шёл «останавливать ржавую хворь», вылавливая и отнимая жизни у бывших заключенных, освобожденных, калек и невинно осужденных.

Начались массовые убийства.

Под край вырезали острова.

Оправданные в залах суда, как и до пришествия катастрофы, сплотились и использовали свои способности, дабы выжить. «Невиновные» — говорили про себя с усмешкой просветители.

Считается, что тогда и был разработан яд — чёрное серебро. Доказательств его существования не обнаружено, однако среди народа бытовало мнение, что «опыление цветочков», как они выражались осуществлялось с Поднебесий — городов, построенных над островами на стержнях, где и обитали просветители и прочие сомнительные субъекты. Так и думал Неизвестный, выискивая источник «загрязнения», и повсеместно натыкаясь на дезинформацию об обратном.

Летучий смертельный газ, основанный на благородном металле, точно символ того, как благородные побуждения вырождаются в неблагородные средства. Было ли то массовой истерией или внушительной пропагандой, но «с парализованной волей», люди были легко внушаемы, не обладали инициативой и сами шли в цепкие лапы готовой захлопнуться ловушки.

Полуживые — полумёртвые, голые, голодные, тысячами умирающие от жажды и болезней, остатки человечества строили концлагеря, получая удовольствие от своего труда, как мышонок, к чьим нервным окончаниям подключены проводки, стимулирующие мозг, и он жал на кнопку с пометкой — наслаждение.

Жал, пока удовольствие не убивало.

Сеть лагерей объединилась сетью маяков, с которых «сбрасывались пары чёрного серебра, застревающего из-за своей тяжести немногим выше городских стен», — так сообщали в местных газетах, если эти переписываемые еженедельно лоскуты можно было таковыми обозвать.

Возобновилась добыча иридиума. Машины без топлива простаивали у рудников.

Экономили на всем. Экономия на воздухе и кислороде не считалась жестокой.

Самой жесткой была экономия в еде, когда голодные шахтеры варили полусгнившие трупы в черных от копоти и сажи, коридорах подземного мира.

Сверху стояли укрепленные посты охраны, готовые по первому сигналу подорвать заминированные туннели, вместе со всеми работающими там людьми.

Дезертиров не было.

Желающих умереть, и остановить мучения, убивали сотоварищи, и сразу бросали в печь, вместе с иридиумом. Чтобы насытить растущее огненное желание плоти. Восстания подавлялись «собратьями по несчастью», и так до сих пор продолжалось, и продолжается.

Только чистого иридума не стало, а грязная иридиумовая руда являлась переносчиком болезни не хуже крыс, разносящих чуму.