Марьяна Сурикова - Между Призраком и Зверем

— Я вовсе не боюсь барса, — ответила почти обреченно.

— Барса? — Его голос даже дрогнул от сдерживаемых чувств. — Значит ли это, что человек гораздо хуже?

Я не успела переубедить его и даже просто сказать «нет». Кериас схватился за волосы и запрокинул голову. Наверное, пытался совладать с собой, но эмоции в этот раз накрыли столь остро, что в следующий миг раздался треск рвущейся ткани, а через минуту на ковре сидел огромный снежный кот.

Я прижала ладони к губам, а взъерошенный рычащий зверь оглядел комнату. Увидел меня и в несколько прыжков преодолел разделявшее нас расстояние. Принюхался, махнул по полу длиннющим хвостом и, выпростав вперед мощные лапы, потянулся.

Признаюсь, что смалодушничала в тот миг. Следовало заговорить и звучанием своего голоса «разбудить» человека, вернуть Кериасу мужской облик. Но я вдруг так обрадовалась белоснежному, в черных пятнах коту, что не смогла удержаться. Опустилась на колени, протянула вперед руки, и он подошел. Ткнулся мордой в мое плечо, а я прижалась лицом к теплой, пахнущей можжевельником шерсти.

Чувствуя себя, словно это он был моей аретеррой, успокаивалась от одного присутствия сильного хищника, дарившего мне чувство безопасности. Я так устала быть в напряжении, следить за своими словами. А сейчас наслаждалась, потому что рядом было единственное существо во дворце, которое радовалось моему присутствию. И когда пальцы погрузились в густой мех, а я принялась почесывать широкую грудь и мягкие уши, слуха коснулось кошачье урчание.

Мой ласковый зверь, который не пугал, как мужчина, не злился, как мужчина, который согрел на ступенях старой часовни, вернув в сознание после той жуткой ночи у помешанного Ириадена. А еще выбрал именно меня вместо собственной пары.

«Я тебя очень люблю, снежное чудо», — заглянув в кошачьи глаза, мысленно призналась барсу. А он растянулся на полу, опустил голову на лапы, блаженно жмурясь и позволяя себя гладить. Я не выдержала в какой-то момент и поцеловала розовый мокрый нос, а барс даже не фыркнул, не выразил протеста. У зверей есть инстинкты, но нет человеческого разума, и порой хищники милосерднее людей.

«Побуду с ним совсем немного, ну хоть чуть-чуть», — решила я и вытянулась рядом, прильнула к сильному гибкому телу и прижалась щекой к огромной лапе. Длинный хвост с белоснежным кончиком лег поверх моего бедра, обвил ногу.

Я ощущала покой, какого давно не испытывала. Чувство защищенности обволакивало мягким теплом, позволяло расслабиться и тоже закрыть глаза, слушая тихое дыхание моего зверя. Я неожиданно для себя самой уснула, позабыв о тревоге и о том, что успокоившийся барс имел свойство обращаться обратно в опасного и непредсказуемого мужчину.

Пробуждение вышло ранним, и очнуться довелось на ковре гостиной в объятиях обнаженного и безумно разгневанного императора. Догадаться, что я не торопилась расколдовывать его, оказалось нетрудно. Однако, обратившись, владыка не спешил будить, он терпеливо ждал, пока сама раскрою глаза, сонно потянусь и положу руку на… плечо, гладкое, мускулистое и без признаков шерсти.

— Ох!

Я рванулась в сторону, но «убежала» недалеко. Буквально на метр к краю ковра и на полметра обратно, точно к середине.

— Так, значит? — Кериас гневно смотрел на мое побелевшее лицо, заключив меня в капкан рук.

— Прости…те, — использовала абсолютно бессмысленное в данной ситуации слово.

— Заслужишь, — выдал разгневанный повелитель.

— Чт-то?

— Прощение!

Легкое шелковое платье с кружевной вставкой на груди разошлось по швам. Упало на пол, угодив под ноги владыке, когда Кериас, крепко прижал меня к себе и понес в спальню.

Я металась на широкой кровати, стремилась вырваться, но мужские руки держали крепко, пыталась ускользнуть от его губ, но они оказывались повсюду, обрывали новое движение на полпути, предотвращая бессмысленные попытки сбежать.

— Отпустите, — из-под дрожащих ресниц выкатилась первая слезинка, прочертила дорожку по щеке до шеи, где он остановил ее, поймав соленую каплю языком, — пожалуйста.

Мне не было больно, но стыд обжигал кожу, а сознание того, что это, по сути, наказание, жгло душу. Но разве после всего я ожидала особой трепетности? Неужели надеялась, будто от этих слишком личных прикосновений у него тоже перехватит дыхание? Разве и правда верила, что трепет и томление, более подходящие неопытным девушкам вроде меня, не позволят ему исследовать мое тело с требовательной циничностью? Чего я хотела?

Он отпустил. Не сразу, а лишь когда собрал губами все слезы и каждая частичка моей вспыхнувшей от поцелуев обнаженной кожи выплатила собой долг, заменив тем словесные извинения, а мир для меня перестал быть единым целым.

Я тяжело приходила в себя, медленно возвращалась в сознание, составляя его обратно из разрозненных частей, чтобы в итоге увидеть широкую спину одевающегося императора. Он почти в точности повторил для меня ту ночь, когда впервые осмелилась угрожать, что выпью его жизнь, а затем отстранился. Оставил задыхаться на кровати, накинул на плечи халат и ушел не оборачиваясь.

Я плакала. Сидела, обхватив руками голые колени и уткнувшись в них лбом. Дверь, скрипнув, отворилась, и я вздрогнула, быстро вскинула голову и увидела на пороге императорской спальни черноволосую кошку. Она прижимала к груди пузатый графин из темного стекла и настороженно смотрела на меня. Лицо ее вновь казалось старше, испещренное тревожными морщинками.

— Он велел, — начала она, — чай принести, успокоительный. Выпьешь?

Хотела покачать головой и попросить оставить меня в покое, но надолго бы все равно не оставили. Я лекарство, а оно императору необходимо. Откажет себе в нескольких приемах, зато потом скрутит сильнее, еще болезненней, и придется вернуться к проверенному средству вновь.

Брюнетка приблизилась к кровати и протянула графин. Я взяла, машинально поднесла ко рту, отпила и закашлялась, сразу же вспомнив отца и его средство против душевных расстройств, рекомендованное хозяином гостиницы. В ответ на мой изумленный взгляд магиня пожала плечами:

— Самый крепкий «чай» из императорских погребов.

Она, словно в смятении, поспешно отвернулась и присела на край постели, устроившись вполоборота. Голос звучал непривычно тихо и неуверенно:

— Я подумала, ничто другое не поможет. Ведь он…

Брюнетка прервалась, а я в изумлении заметила, как печально поникли ее плечи.

— Ведь он взял тебя силой, — на тяжелом выдохе закончила она и прикрыла глаза ладонью.

Я даже растерялась, но не от ее выводов, а оттого, что Эвелин как будто переживала за меня. Быть такого не может!

— Не брал, — ответила, наблюдая, как недоуменно хмурится красивое лицо, — он продемонстрировал, какого отношения достойна. Целью было наказать или, его словами, заслужить прощение.