Марьяна Сурикова - Между Призраком и Зверем

Мне казалось, я произнесла это спокойно, а вовсе не истерично. Брюнетка же резко развернулась, схватила меня за руки и развела их в стороны. Игнорируя мою наготу, внимательно оглядела отметины жадных, требовательных, умелых губ на бледной коже и как-то облегченно выдохнула:

— Слава высшим силам! Я решила, если сын опустился до насилия…

Эвелин снова замолчала. Значит, переживания были не обо мне, а, скорее, о моральном облике повелителя.

— Не все ли вам равно? Вы собирались меня убить, так какая разница, что он со мной сделает? Я заслужила любое наказание и сама во всем виновата, ведь так?

— Есть разница! — Эви ухватилась за графин, который я не пожелала выпускать, и вытянула из моих рук силой. Отхлебнула из горлышка, перевела дыхание и закончила: — Я тоже женщина, и так нельзя поступать. Нельзя никогда! Потому что он мужчина и он сильнее, а еще ты, по сути, ребенок.

— Отдайте. — Я снова потянулась к графину, тоже припала к горлышку и замолчала на несколько минут.

— Доведете вы меня, — с грустью произнесла Эвелин. — Рада, что он не перешел черту. Но Крис сделал тебе больно?

— Не тут больно, — я помахала перед собой открытой ладонью, обозначая собственно тело, которому не было плохо нисколечко, — а тут, — прижала кулак к сердцу.

— Тут мне давно больно.

Кошка протянула покрывало, и я закуталась по самую шею, укрыв уже немного озябшее тело.

Странно, что решилась на откровенность с ней, наверное, это «успокоительный чай» развязал язык. Из-за него и предметы в комнате потеряли свою четкость.

— Я пришла сюда за его прощением, но он не смог простить. Когда пытаюсь с ним объясниться, каждый раз не выходит. У него манера такая: то вдруг добавит что-то, то на середине речи задаст вопрос или сделает какое-то заключение, и я сбиваюсь, говорю что-то не то. И как будто собиралась рассказать по-другому, но все уже рассказано. Я молчала потом, чтобы не злить, не провоцировать и не мешать его трансформации. А он снова вышел из себя и обратился в барса! Он верно считает: я жду проявления Вернона, но не оттого, что стремлюсь быть со стражем, это невозможно, и я уже смирилась с потерей. Я хотела от него только воспоминаний, чтобы Кериас ощутил, каково находиться под влиянием граней, тогда он сможет понять. Я остановила барса в тот день, чтобы он не бросился на вас, и не знала, чем все обернется, но во дворце задержалась помочь. Не становиться фавориткой, не делить постель с императором, потому что он все равно отошлет меня далеко, как обещал. А если вдруг передумает, то однажды женится на равной себе. Но я не хочу, как вы. Не хочу просто дышать. Мне важно жить, и чтобы меня любили, и иметь право быть рядом с любимым. С самого начала этой истории моего мнения никто не спрашивал, а теперь Кериас одержим тягой к шаане, но разве это любовь? А я после той ночи, когда они погибли, почти помешалась и снова воскресла, увидев его живым, но сегодня утром император указал на мое место, и это место любовницы. Да и кто бы рассчитывал на большее, он ведь правитель Монтерры. Даже Ириаден тогда не женился на Инессе.

— Потому ты сопротивлялась сегодня? — поинтересовалась Эвелин.

— Императору важно было наказать. И ласки его — такие откровенные, до дрожи, а сам он холоден и циничен. Словно изучал мои реакции, хотел добиться отклика и добился, но этим же и унизил. Он еще в прошлый раз сказал, будто мое тело живет лживой жизнью вдали от чистого сознания. И сегодня я снова открылась прикосновениям, а значит, подтвердила его слова. Начинаю думать, что и правда лгунья, раз тело отделяется от разума, раз ему хорошо, а сердцу горько. И еще Кериас считает, будто я отдаюсь другому мужчине.

Руки чуть не выпустили графин оттого, что дрожали, но Эвелин успела его перехватить.

— Как много у тебя в голове, — медленно проговорила магиня.

Кажется, я и правда немало наговорила. Слишком долго держала в себе, даже отцу в письмах ничего не писала, и вдруг перелилось через край. Кошка же слушала внимательно, не мешала высказаться.

— Я в состоянии понять, о чем ты рассказала, а Кериас — вряд ли. Мужчины по-другому мыслят, они иначе устроены. Вот знаешь, что было у вас сегодня утром, с его точки зрения?

— А вы знаете его точку зрения, он вам рассказал?

Я отерла вновь выступившие слезы и крепче обняла колени.

Кошка качнула головой:

— Не рассказал. Но он не хотел унизить, он стремился погасить свой голод. Ему нужно касаться тебя, просто жизненно необходимо. Поцелуи, рукопожатия, эти невинные ласки — все не то. Ему мало. Когда сама испытаешь, сможешь понять, о чем я говорю. А если учесть, что чувства вышли из-под контроля, что зверь испугался потери своей шаатер, будто кто-то другой может ее отобрать, то становится ясно, отчего произошел срыв. Он переступил предпоследнюю черту и умудрился остановиться. Но пусть так. Утрать он контроль совсем, и было бы хуже. Это ведь звериные инстинкты, те самые, неподконтрольные разуму. Зверь берет верх, никакие доводы рассудка, никакая сила воли не помогут. Даже молния, ударившая точно в лоб, не приведет в чувство. Ему нужно было доказать, что шаатер его, и именно его руки и губы заставляют ее стонать и дарят наслаждение.

— Пусть он доказал, и что теперь?

— А то, что твои слезы сыграли роль, и нечто в нем сильнее даже зверя. Но Кериасу необходимо приходить к тебе — заглушить тревогу и напитаться твоими эмоциями, загасить на время растущую потребность в шаатер.

И как я смогу это вынести?

Последний вопрос я вслух не задала, а вместо него спросила кошку о другом:

— Чего вы хотите от меня?

— Успокойся и приди в себя. Ты знаешь, что назначено на сегодняшний вечер. Жаль, срыв произошел накануне. Возможно, враги подгадали. Кериаса намеренно выводят из равновесия, хотят ослабить, вот и подкинули вовремя новости об объединении княжеств. Вероятно, они рассчитывают на якобы природное безумие императора. Если ты сейчас отвернешься, ему не сдержать вторую ипостась. Зверь слишком чутко реагирует на опасность и возвращает свой облик, чтобы отразить удар. Так что раз ты осталась во дворце помочь, соберись и помоги.

Я кивнула, не глядя на нее, а Эвелин поднялась. Обхватила покрепче графин и, уже очутившись возле двери, вдруг снова обернулась.

— Не знаю, откуда тебе это известно, выяснять не стану, но время, проведенное с отцом Кериаса, было для меня самым счастливым. Думаешь, такая любовь многим в мире дается? Пусть это длилось недолго и я была на вторых ролях, всего лишь любовница, но мне есть о чем вспомнить. А боясь чувств, можно жизнь и не узнать никогда.

И она покинула спальню.

Я увидела его накануне праздника. Должна была дождаться приглашения и отправиться к нему перед самым выходом к гостям, но в итоге император пришел сам в мои покои под руку с мадам Амели. Они зашли в гостиную, а у меня сразу ноги подкосились, и я быстро поклонилась, пытаясь скрыть дрожь.