Дарья Кузнецова - Голос Немого

— Если честно, я этого альмирца с самого первого знакомства банально боюсь. Как зыркнет — душа в пятки, почти как Хала. Он на самом деле не такой страшный, как кажется на первый взгляд?

— И это мне говорит жена безумного Железного регента, — рассмеялась я. — Стьёль хороший, правда. Он добрый, благородный, заботливый. Просто у альмирцев принято «держать лицо», и он на людях выглядит немного замороженным. Хотя, честно говоря, я до свадьбы тоже его побаивалась…

— Это называется «побаивалась»? — ехидно уточнила Рина, изумленно выгнув брови. — По-моему, тебя натурально трясло! Я почему и теряюсь от таких перемен и чужому мнению верю с трудом.

— Ой, ладно, скажешь тоже, — я смутилась. — Хотя… да, и в самом деле было. Даже страшно: всего несколько дней прошло, а все так изменилось.

— Может, он на тебя как-нибудь влияет? — проявила подозрительность дана. — Я думала, он читающий в душах, но сейчас вижу: нет. Хотя понять его дар все равно не могу.

— Да ну, не говори глупостей, — отмахнулась я. — Он вообще почти не умеет влиять на людей, он из тех, кто лечит землю — в самом широком смысле, вроде землетрясений и их последствий. Нет, дело совсем не в Искре, а в нем самом. Просто я его люблю, и это, кажется, взаимно, — ответила я честно. — А можно я тебе тоже неприличный личный вопрос задам? Ты, случайно, не беременная?

— Откуда такие предположения? — вытаращилась на меня дана.

— Это не предположения, это мечты, — созналась я. — Мне кажется, вдвоем было бы не так страшно…

Это оказалось очень приятно и своевременно — вот так поделиться личными переживаниями с кем-то понимающим, хорошо знакомым, надежным. Обсуждать собственные чувства и подобные вопросы с мужем я пока смущалась, да и словарного запаса не хватало, а больше было не с кем. Не с Ивом же или Халой, в самом деле! Может, луну назад я и задала бы им безо всякого стеснения вопросы интимного характера, но сейчас муж и отношения с ним значили для меня слишком много, чтобы вот так обсуждать их с другими мужчинами. А с женщиной почему-то было легко.

В общем, очень хорошо, что Рина сегодня составила мне компанию. Все рабочие планы на утро уже пошли прахом, после вчерашнего стоило отдохнуть и поберечься, а останься я в одиночестве — совершенно извелась бы и в итоге наверняка сбежала отсюда в рабочий кабинет в попытках отвлечься. С даной же мы бодро поболтали о своем, о женском, и, на удивление, после этого разговора ни о чем мне стало ощутимо легче, как будто жизнерадостная дана поделилась со мной теплом и энергией. Страхи отступили, я не волновалась так сильно о ближайшем будущем, была спокойна и верила в победу Стьёля — уже на самом деле, искренне, а не убеждала себя в этом.

Не исключено, что это все не было случайностью: Рина училась использовать свой дар и, кажется, делала в этом успехи. Но на подругу я не сердилась, сейчас все это было только кстати.

Стьёль Немой

Настрой перед боем у меня был, мягко говоря, неподходящий. Нет, претца я не боялся, хотя справедливо подозревал подвох. Проблема была в другом: с самого утра, с пробуждения и, главное, короткого разговора с женой я пребывал в глубокой задумчивости и растерянности, и сосредоточиться на происходящем вокруг получалось с трудом.

Слова никогда не значили для меня слишком много. Даже когда я потерял дар речи, я по-прежнему понимал, что это лишь удобный инструмент, которым можно добиться желаемого. Любые слова и любые признания произносятся всегда с какой-то целью, и чем громче сказанное, тем, как правило, меньше в нем искренности. Поэтому я никогда не видел особого смысла в избитой фразе «я тебя люблю»: чувства доказывают поступками. Что поделать, рядом с наследником престола обычно находились женщины, чья искренность вызывала разумное сомнение и которые слишком легко бросались словами.

Мне хватало ума понимать, что не все таковы, но никогда не доводилось близко встречаться с женщинами иного сорта. Поэтому откровенность и честность жены поначалу меня ставили в тупик, потом просто завораживали, а сейчас вызвали у меня это самое смятение и неуверенность.

Парадокс. Я знал, что она говорит правду, именно то, что думает и чувствует, но все равно не мог поверить. Слишком сложно, слишком странно, слишком неожиданно и слишком… много, если принимать это всерьез.

Мы провели вместе всего пол-луны. Да, нам обоим это нравилось, глупо спорить с очевидным. С Тией было легко и спокойно, хорошо и уютно, и лучшей жены нельзя было желать — некуда лучше. Но любовь? Слово из книжек и баллад, к которым я никогда не питал симпатии, мало связанное с реальной жизнью; при чем тут она?

А если не она, тогда как можно это назвать? То, что я чувствую к этой женщине.

Страх потерять и мучительная, болезненная ревность, вытекающая из этого страха, — я отлично помнил чувство, которое испытал, увидев жену в объятиях другого мужчины. Если подумать, ведь ни одна до нее не вызывала во мне таких эмоций.

Нежность, щемящая, до дрожи в пальцах. Такая, что иногда боязно лишний раз прикоснуться: слишком Тия маленькая, хрупкая. Когда она плакала, мне почему-то делалось больно.

Желание. Такое, что одно лишь воспоминание о прикосновениях необратимо туманит разум и хочется бросить все, отыскать ее и забыть о том, что остальной мир по-прежнему существует.

Я вдруг понял, что легко, без раздумий отдам за эту женщину жизнь. И, наверное, это будет подходящий сюжет для баллады…

Стоило бы остаться наедине с этими мыслями где-то в тихом месте, тщательно все обдумать и взвесить, а приходилось заниматься делами и готовиться к поединку. И получалось это, конечно, не лучшим образом.

Я запоздало сообразил, что понятия не имею, где именно произойдет это событие, больше того — до нынешнего момента ни разу не задумался, а как вообще все это будет организовано и будет ли, за что устроил себе мысленную выволочку. Я даже правила предстоящего поединка не сообразил оговорить! Отвыкнув от цивилизованного общества и принятых в нем обычаев, вспомнил альмирские традиции — и только теперь запоздало сообразил, что шах не альмирец и может иметь другой взгляд на вещи.

В Альмире вопрос боев чести решался просто, на любом пустыре, и наблюдать за этим приходили только несколько человек: судья поединка, следящий за соблюдением правил, дан-целитель и еще пара доверенных лиц, которые должны были говорить от лица поединщиков в случае печального итога. Раньше такие состязания проходили до смерти, теперь — до победы, потому что одному из моих предков ужасно надоело хоронить после таких развлечений воинов, потерянных в, казалось бы, мирное время. Конечно, вряд ли претец мог столь легко и быстро согласиться на смертный бой, но… кто знает! С обычаями этой страны я был знаком весьма поверхностно.