Александр Быков - Дружина сестрицы Алёнушки (трилогия) [СИ]

— Пойдемте-ка отсюда поскорее, пока он нас не вычислил, — вскочила на ноги Алена. — Сдается мне, что это Ворон Воронович. И в сказке тоже говорится, мол есть у него котлы, с сильной водой и бессильной. Видимо с живой и мертвой…

Через минуту друзья уже резво шагали по направлению к ставшим значительно ближе горам Немого кряжа.

— Коли там колдовство не работает, ничего уже нам Ворон не сделает, — кивнул на горы Добрыня.

— А вот если бы вы по хорошему, по доброму, — вздохнул Алеша Попович. — Ведь Златеника помочь нам хотела, перстенек дала…

— Ты же сам недавно рассказывал, что Ворон сделал с первым суженым Златеники, — съязвила Алена. — Что, хочешь повторить его судьбу?

Немой кряж в этих местах был действительно не высоким. Друзья взобрались на перевал еще до конца девятого часа середы. Небо моргнуло в тот момент, когда они оглядывали простирающиеся на обе стороны от Немого кряжа просторы. Стало чуть темнее, чем прежде, это все сразу заметили.

— Все, братцы. Начался закат дня подземного, — вздохнул Добрыня. — С каждым часом будет света все менее, пока полная тьма не опуститься. И до тьмы у нас осталось всего семь часов.

— То есть, по нашему, дней, — уточнил Ивейн.

Когда друзья спустились на равнину с другой стороны кряжа, то сразу услышали оживленный птичий разговор:

— Идут, идут, идут… — чирикала какая-то птичка.

— Кто здесь? Кто здесь? — откликнулся другой птичий голос с некоторого отдаления.

Друзья удивленно замерли, прислушиваясь к шуму леса.

— Ходют, и ходют… Нет мне старому покоя, — чуть слышно пробубнил кто-то, неуклюже ворочаясь в соседних кустах.

— Смотри, смотри, смотри! Пенечка, смотри! Как их много, как много! — зачирикала птаха прямо у них над головой.

— Ну и что, ну и что? Молчи уж, Фенечка. Ешь лучше орешки. Тут на ветке орешки созрели…

— Где-где орешки?.. А зачем, зачем они тут, Пенечка? Людей так много зачем?

— Тебя, любопытную дуру ловить! — сердито чирикнула Фенечка.

— Фить-фить! Фьюить-фьюить, — зачирикали, потешаясь пташки на соседних ветвях.

— Ш-ша! Разгалделись, пернатые! — зашипел на них Баюн. — Вот уж-жо я вам перышки повыдергаю. Вот уж-жо я вам клювики повыщипаю… А ну брысь, неугомонные!

Птички, испуганно защебетав, вспорхнули с веток и, отлетев подальше, принялись тихонько перещебетываться между собой.

— Ну зачем ты так? — огорчилась Алена. — Они такие забавные.

— Болтушки бестолковые, — пренебрежительно фыркнул Баюн. — Пользы с них никакой, одни разговоры… Но раз птички говорят, значит колдовство не работает. Так что можно и отдохнуть, — и кот, потянувшись всем телом, сладко зевнул.

Место для ночлега они нашли быстро — небольшую полянку на опушке леса. Попробовали заказать Самобранке еды, и она к радостному удивлению, доставила ужин как ни в чем ни бывало.

— Ишь ты, работает, — подивился Баюн. — Видать, живая-то водица самобранке силы прибавила. Ежели ее подпаивать, глядишь, и до Звериного моря сыты будем.

Друзья, расслабившись, разлеглись поспать на непримятой мягкой траве.

— Крошки-то, крошки вон у них хлебные, да? — послышалось Алене.

— Крошки-то, крошки хлебные где? — переспросил другой голос.

— Вот же, вот же. Что ты, Пенечка, дурная?

— Ты сама дурная, Фенечка! Крошки-то сладкие… А вон, с маковым зернышком!

— Ох, и смелая ты, Пенечка. Кота не боишься?

— Что бояться? Что бояться-то? Спит он. Спит.

— Сам спит, а ухо шевелится. Цап-царап, и слопает Пенечку.

Одна из птичек, испуганно чирикнув, вспорхнула с земли на ветку. Баюн потянулся, выпустив когти на лапах, и перевернулся на другой бок.

Алена, заметив, что рядом с котом валяется целая хлебная корочка, взяла ее и всю искрошила для птичек на открытом месте, подальше от Баюна.

— Вот, клюйте, пожалуйста. А кота не бойтесь. Он хороший…

— Вот спасибо, вот спасибо! — тут же радостно набросилась на крошки одна из птичек.

— Хороших котов не бывает! — чирикнула другая, осторожная птичка. Однако, тоже принялась клевать хлебные крошки. — Добрые вы, Хорошо. А другие нам крошек не дали. Сами все слопали.

— Даже крошечки, даже крошечки, Фенечка. Совсем совести нет…

— Жадные… — лаконично чирикнула Фенечка.

— Что это за другие такие? — тут же заинтересовалась Алена. — Давно ли они были здесь?

— Ой давно!

— Давненько, Пенечка! Полчаса прошло.

— Да больше. Час прошел. Час.

— Полчаса, Пенечка.

— Небо моргнуло, значит час прошел.

— Вы, чем спорить, слетайте-ка лучше, узнайте, где эти жадины сейчас, что делают. А я вам за это еще хлебушка накрошу.

— Что, Фенечка, полетим?

— Полетим. Полетим, Пенечка.

Не успела Алена задремать, как над головой у нее снова раздался птичий гомон.

— Дай, дай еще хлебушка.

— С маковым зернышком.

— Здесь они, рядышком. С маковым зернышком Пенечке.

— Жадины. Вредины. Сеть на тропинке расставили. Ждут-пождут, кто поймается, — затараторили пташки.

— И далеко они отсюда? — поинтересовалась Алена открывая глаза.

— Вон там, вон там.

— Нехорошо это, — укоризненно покачал головой проснувшийся Алеша. — Для забавы, небось, ловят, не от голода.

— Точно так! Точно так!

— Матушка всегда учила меня, что убивать зверей и птиц надо, только если нечего есть, а не ради забавы! — заявил разбуженный птичьим гомоном Персиваль и поднялся на ноги.

— Ну что, ребятушки? Может сходим, посмотрим на этих охотников? — предложил, разминая затекшую руку Добрыня.

Трое воинов, взяв, на всякий случай, оружие, скрылись в лесу. Пичужки вызвались проводить их до жадных охотников.

— Ну и ловкая же ты, Аленушка… — восхищенно промурчал Баюн, приоткрыв глаза. — Дурных птичек, и тех себе на пользу приспособила… Верно ты мыслишь, им ведь кроме хлебных крошек, да доброго слова, да еще кое-какой приятной мелочи ничего и не надобно. А за доброту твою они всегда ответят сторицей, не то что люди, которые тебя за деньги продадут и перепродадут… Одно слово — люди.

«У нас таким тоном сказали бы „звери“», — подумалось Алене.

— Вот, жил я раньше, горя не знал, в своем царстве-царапстве. Бродил, где хотел. Говорила мне мама — не ходи к Немому кряжу… Э-эх, — Баюн потянулся. — Тут меня и поймали в сеть… Был бы я не черный, а какой-нибудь полосатый кот — прибили бы и на шкуру пустили. А за черную мою масть, продали одному колдуну… Черный кот для колдуна, это как горностаевый плащ для монарха. Вроде и толку с него нет никакого, а без него уже и не царь, а так, погулять вышел… Мой колдун добрый был. Копченой рыбкой меня баловал. Разговаривать научил по человечески. Даже читать научил. Интересно ему, наверное было, что же из меня в конце концов выйдет… А потом сгинул хозяин, — Баюн тяжко вздохнул. — Убили его кровного брата. Отправился мой хозяин мстить, да и пропал. Несколько лет жил я один в его доме. Все ждал — вернется. Погладит, на колени возьмет… А потом новые хозяева завелись в доме, — кот недовольно выгнул спину. — Ушел я от них, вернулся домой, а там, — он затряс всем телом, слово отряхивался от воды, — скукотища. И пошел я странствовать. К купцам бродячим прибился. Солидные, вроде, были люди… Помогал я этим купцам, когда советом, когда даром своим, баюкающим. Другом своим меня называли. А потом взяли и продали Черномору. Ну, про это ты уже знаешь… — Баюн сладко зевнул, потянулся и свернулся в клубочек — досыпать.