Рэйнбоу Роуэлл - Так держать! [litres]

Для меня он всегда был местом, которое отняли у нее. И где ее отняли у меня. Словно ходить в школу на оккупированной территории.

И все же я знал, что доучусь последнюю четверть, даже без Пенни и Саймона. Я не собирался становиться первым Питчем в истории, бросившим Уотфорд.

Речи произносят в Белой Часовне. Витражи здесь уже восстановили.

В первом ряду сидит тетя Фиона. Она издает радостный возглас, когда меня объявляют, и отец морщится.

Я еще не видел Фиону такой жизнерадостной. После смерти Мага она не знала, куда ей податься. Мне кажется, тете хотелось убить его снова. И снова… Потом Ковен сделал ее охотником на вампиров, и все переменилось. Сейчас у нее какое-то секретное задание, и половину времени она работает под прикрытием в Праге. Когда я окончу школу, то перееду в ее квартиру. Родители хотели, чтобы я уехал с ними в Оксфорд – теперь они живут там, в нашем охотничьем имении, – но я не могу находиться так далеко от Саймона. Отец все еще не готов признать, что у меня есть бойфренд, и для меня будет слишком невыносимо жить там, где нужно притворяться, что я не вампир и не гомосексуалист.

К концу моей речи Фиона всхлипывает, сморкаясь в носовой платок. Отец не плачет, но после церемонии он так переполнен эмоциями, что не может нормально разговаривать со мной. Лишь хлопает меня по спине и повторяет: «Молодчина!»

– Идем, Бэзил, – говорит Фиона. – Я отвезу тебя в Челси и напою. Только первоклассный алкоголь.

– Не могу, – отвечаю я. – Сегодня выпускной бал. Я сказал директрисе, что буду там.

– Не можешь пропустить возможности покрасоваться в костюме?

– Наверное.

– Что ж. Тогда напою тебя завтра. Я приеду за тобой во время чаепития. Смотри не попадись тугодумам.

Теперь это стандартное прощание Фионы. Меня оно ужасно раздражает.

До бала еще несколько часов, поэтому я иду прогуляться по холмам за стенами школы и собираю букет ксириса и ирисов. Потом возвращаюсь по подъемному мосту в опустевшую Часовню.

Спускаюсь в Катакомбы, не зажигая факела. Прошли годы с тех пор, как я там заблудился.

Я иду не спеша и по дороге осушаю всех встречных крыс. Когда я уеду, школу, наверное, наводнят грызуны.

Гробница моей матери находится внутри «Le Tombeau des Enfants». Это каменный проем в туннеле, усеянном черепами, а отмечен он бронзовой табличкой.

Меня бы тоже похоронили здесь, вместе с ней, если бы в тот день я погиб. В смысле, по-настоящему умер.

Сажусь рядом с дверью – здесь нет ручки или замка, это лишь каменная плита, врезанная в стену, – и кладу цветы.

– Кое-что из этого тебе знакомо, – говорю я, доставая текст своей речи. – Но я добавил и своих выражений.

Из угла на меня поглядывает крыса. Решаю не обращать на нее внимания.

Дочитав речь до конца, я прислоняю голову к камню.

– Я знаю, что ты меня не слышишь, – произношу я спустя пару минут. – Знаю, что ты сейчас не здесь… Ты пришла, а я пропустил твой визит. А потом я сделал то, чего ты хотела, поэтому, наверное, ты больше не придешь. – Я закрываю глаза. – Но… я просто хотел сказать тебе, что я буду двигаться вперед. Таким, какой я есть… Сколько бы я ни размышлял об этом, я не вижу сценария, в котором ты позволила бы мне продолжать в том же духе… Но думаю, на моем месте ты поступила бы именно так. Ведь ты никогда не сдавалась. Никогда.

Я резко выдыхаю и встаю.

Потом поворачиваюсь к двери и наклоняю голову, говорю я тихо, чтобы не услышали другие усопшие:

– Знаю, обычно я прихожу сказать, что мне жаль. Но думаю, сегодня я хочу сказать, что со мной все будет в порядке… Мама, надеюсь, я не стану причиной того, что твоя душа не упокоилась с миром. У меня все хорошо.

Несколько мгновений я жду… на всякий случай. Потом выбираюсь из Катакомб, стряхивая пыль с брюк.

Этот выпускной особенно мрачный. Те немногочисленные друзья, которые были у меня в Уотфорде, пришли с парой или избегают меня. Дэв и Нил так и не простили мне дружбу с Саймоном. Дэв сказал, что я потратил впустую их детские годы, заставляя строить против него заговоры.

– А чем бы вы тогда еще занялись? – спросил я.

Дэв не потрудился ответить.

В итоге я стою рядом с чашей пунша, разговаривая с директрисой Банс о латинских префиксах. Это очень увлекательная тема, но не уверен, что ради этого стоило надевать черный галстук.

Наверное, профессор Банс огорчена, что здесь нет Пенелопы. Думаю утешить ее тем фактом, что даже останься Пенелопа в школе, то, скорее всего, сбежала бы с бала, но директриса уже идет к противоположной стороне зала, чтобы проверить почту.

– Я надеялся, тут будут сэндвичи, – бормочет кто-то.

Игнорирую его, потому что не собираюсь заводить в Уотфорде друзей и не настроен на светскую беседу, особенно на выпускном.

– Или хотя бы торт.

Я поворачиваюсь – с другой стороны столика для пунша стоит Саймон Сноу. На нем костюм и галстук, а волосы аккуратно уложены на одну сторону.

Странно, что сейчас он может подкрадываться ко мне подобным образом, но теперь пахнет он иначе – чем-то сладким, шоколадным. Нет больше запаха горящей древесины и серы.

– Как вечеринка? – спрашивает он.

– Почти как похороны. Как ты сюда попал?

– Прилетел.

От удивления я распахиваю рот, и Сноу смеется.

– Конечно нет, – говорит он. – Меня подвезла Пенни. И пропустила сквозь ворота.

– А где твои крылья?

– Все еще здесь. Просто невидимые. А кто-то уже споткнулся о мой хвост.

– Я же говорил заправлять его.

– Тогда на мне смешно сидят штаны. – (Я усмехаюсь.) – Не смейся надо мной, – просит он.

– А над чем же еще мне смеяться?

Сноу закатывает глаза, потом нервно косится в сторону Белой Часовни.

– Тебе не обязательно быть здесь, – говорю я.

– Нет, – поспешно отвечает Сноу. – Обязательно. – Он прокашливается. – Не хочу, чтобы твой выпускной прошел без меня.

Саймон Сноу совершенно не умеет танцевать.

Да еще этот хвост. Левой рукой я обхватываю кончик и наматываю его на запястье, прижимая к спине Сноу.

– Нам не обязательно это делать, – говорю я, когда мы подходим к каменному патио, где танцуют все остальные. – Не обязательно, чтобы кто-то об этом знал.

– Знал о чем? – тихо спрашивает Сноу. – О том, что я схожу по тебе с ума? Поезд уже ушел.

Не отпуская хвост, я прижимаю левую руку к спине Сноу, а правой беру его за ладонь. Он поднимает в воздух руку, потом роняет ее, будто не знает, что с ней делать.

– Положи мне на плечо, – говорю я. Он так и делает. Я изгибаю бровь. – Разве Веллбилав не учила тебя танцевать?

– Пыталась. Сказала, что я безнадежен.

– Устами младенца…

По крайней мере, песня не безнадежна. Играет Ник Кейв. «В моих объятиях». Одна из любимых песен Фионы. Мелодия такая медленная, что мы едва шевелимся.