Фрэнсис Хардинг - Стеклянное лицо

Жутковато было стоять на пороге разоренного дома. Неверфелл ничего не могла толком рассмотреть сквозь дыру в двери, только видела, как внутри медленно гаснет свет. Предоставленные самим себе ловушки засыпали. Неверфелл словно наблюдала за тем, как последние капли жизни медленно покидают умирающее животное. Сердце ее наполнилось жалостью и страхом, она невольно пожелала, чтобы последняя ловушка в дальнем конце коридора угасла поскорее, оборвав мучения дома.

Неверфелл подошла поближе и провела пальцем по разбитому дереву. Дальше по коридору виднелись обломки двери, которая вела в приемную, а за ней – жалкие остатки двери в рощу. Дальний конец коридора и приемную уже поглотила темнота, но Неверфелл вдруг показалось, что в чернильном мраке рощи забрезжил слабый свет.

Она не сразу поняла, что это значит. Где-то в глубине разоренных туннелей тускло горел светильник-ловушка. Горел потому, что рядом с ним кто-то дышал.

«Конечно, захватчики не нашли мадам Аппелин. И как я раньше не догадалась? Они же не знали о тайной комнате. Скорее всего, она спряталась там, чтобы переждать, пока они закончат грабить ее жилище». Странно, но, вглядываясь в крохотное, едва различимое пятно света по ту сторону темного коридора, Неверфелл чувствовала, что боится. Она не боялась, когда ей пришлось выступить против Максима Чилдерсина, не боялась, когда давала показания в Зале смирения, а сейчас… Она до сих пор ощущала, что их с мадам Аппелин судьбы связаны. Но раньше эта связь представлялась ей сияющим канатом, за который она могла ухватиться – и по которому могла забраться в давно забытое, но отчего-то знакомое место. Теперь же, после предательства мадам Аппелин, эта связь сковывала ее черной цепью, конец которой убегал куда-то во тьму.

И сейчас эта цепь словно тащила ее в дом, туда, где мерцал последний источник света. Неверфелл убеждала себя, что ей незачем идти одной, что она спокойно может дождаться подкрепления, когда внезапная мысль ударила ее, как кирпич.

Зуэль.

Если мадам Аппелин в самом деле укрылась в тайной комнате, то даже после ухода захватчиков выйти на улицу она не отважится – слишком велика опасность наткнуться на тех, кто давно точит на нее зуб. А значит, рано или поздно она отправится по секретному переходу к своему союзнику Максиму Чилдерсину – и встретит в Утренней гостиной девочку, которую презирает всем сердцем. Девочку, которую может обвинить в своем разоблачении. Беззащитную Зуэль Чилдерсин, которая пока даже не подозревает о грозящей ей опасности.

Может быть, эта идея уже пришла мадам Аппелин в голову. Не исключено, что она уже направляется к тайному переходу…

Неверфелл вытерла вспотевшие ладони о плащ и зашла в дом. Она решила не предупреждать карауливших на дороге слуг – зачем зря тратить время и оставлять вход без присмотра? Черная цепь неизбежности увлекала ее за собой.

Немногие пережившие нападение ловушки пробуждались к жизни, заслышав ее шаги, и Неверфелл открывались картины разрушения. Столик в приемной был опрокинут, пол устилали осколки дорогого фарфора. Неверфелл наклонилась за упавшим светильником, чтобы взять его с собой.

При виде разоренной рощи у нее больно сжалось сердце. От тысячелетних окаменевших деревьев остались уродливые пни, торчавшие, как сломанные самоцветные бивни. Ковер из мха переливался разбитыми черепками коры. Неверфелл подняла длинную щепку, прохладная тяжесть удобно легла в руку. Щепка была розовой с вкраплениями дымчато-сливочного и напоминала дорогую конфету. Неверфелл надеялась, что с ней будет чувствовать себя в большей безопасности.

Она миновала еще одну разбитую дверь, за которой скрывалась выставочная комната мадам Аппелин. Несколько алебастровых масок парили в воздухе, но остальные валялись на полу, словно позабытые избалованным ребенком игрушки.

Неверфелл пошла дальше и не заметила, как самая дальняя маска едва слышно выдохнула и беззвучно сошла со своего места.

Найти лестницу оказалось непросто – темнота скрадывала ее воздушные очертания. Наконец свет ловушки отразился от кованых виноградных листьев. С сердцем, бьющимся где-то в горле, Неверфелл начала подниматься по металлическим ступенькам, которые тихо звенели у нее под ногами. Неверфелл поймала себя на мысли, что повторяет движения из сна, который не был сном, привидевшегося ей в день предательства.

Она не слышала, как кто-то крадется за ней по разоренной роще, стараясь не наступать на обломки каменных деревьев.

Когда Неверфелл поднялась на галерею, вокруг зародилось слабое свечение. Она стояла на длинном металлическом балконе, который крепился к стене примерно в двух метрах от свода пещеры. На потолке и верхней части стены росли самые большие светильники-ловушки, какие Неверфелл доводилось видеть. Одна была почти трехметровой, в неверном свете Неверфелл различала бледные круги и медового цвета пятна на стебле. Неудивительно, что фальшивые небеса над рощей сияли так ярко. Неудивительно и то, сколько стараний приходилось прикладывать Глиняным девочкам, чтобы ловушки работали в полную силу.

Во сне обезьяна привела Неверфелл к потайной двери. Теперь смутное воспоминание блуждающим огоньком указывало ей путь. Неверфелл осторожно обошла большую ловушку, та заворчала и приоткрыла пасть, словно дикий зверь, которому снится охота, потом снова ее закрыла. Неверфелл провела пальцами по стене, выложенной гладкой плиткой, и отыскала спрятанную ручку. Потайная дверь отворилась.

«Когда я зашла в эту комнату в прошлый раз, то чуть не лишилась рассудка. Зуэль пришлось меня держать».

Она покрепче сжала светильник и шагнула через порог.

В маленькой комнате ее тут же окружили сотни лиц. Одни были вылеплены из глины, другие отлиты из гипса, но по большей части там хранились карандашные зарисовки и наброски, сделанные углем. Неверфелл с первого взгляда поняла, что все лица принадлежат одной женщине – и все они повторяют выражения Трагического набора.

Самым большим потрясением для нее стало то, что этой женщиной не была мадам Аппелин. Ее кожу покрывали веснушки, а волосы были длинные, с рыжеватым отливом. Тонкие черты лица поражали своей выразительностью. Присмотревшись, Неверфелл поняла, что рисунки развешены в определенном порядке. На эскизах слева от двери женщина выглядела довольно худой, но чем дальше, тем более изможденной она становилась. Глаза Неверфелл лихорадочно метались по комнате, наблюдая ее умирание. Справа от двери, как финал печальной истории, белела посмертная маска с ввалившимися щеками и замершими навсегда губами.

В противоположной стене имелась еще одна дверь, но все внимание Неверфелл приковала к себе расположенная над ней роспись темперой и пастелью. Женщину наконец изобразили в полный рост, так что стали видны кандалы на ногах. Кто-то вырывал у нее из рук рыжеволосого ребенка. Лица обоих были мучительно искажены, и неизвестный художник запечатлел их боль во всех подробностях.