Роман Суржиков - Кукла на троне

Лорд-канцлер спрашивает:

– Стало быть, это все, что осталось от Адриана Ингрид Элизабет?

– Так точно, ваша светлость.

– Тогда накройте его. Довольно мерзости.

В момент, когда полотно накрывает покойника, Мира понимает, что чувствует.

Точку.

Горе, ужас и боль взяли свое раньше. Теперь на душе иное. Жизнь переломилась. Прежняя невозвратно ушла. Не в день смерти Адриана, не на коронации, не при звуке слов: «Империя в ваших руках…» Вот только сейчас прошлое окончательно стало прошлым.

Адриан на Звезде.

Эта штука на столе – пустой изломанный футляр. Он ничего не значит, кроме факта: теперь я одна. Без отговорок и лазеек. Без ослепляющей защитной тоски, без нарочитых страданий. Холодный, кристальный факт: я одна. Теперь только я отвечаю. За себя, за будущее, за все.

Это жутко. Страшнее любого трупа.

– Почему так долго искали тело?

– Мы переоценили скорость течения, ваше величество, и искали ниже по реке. Ожидали, что тело унесет дальше на юг. Видимо, оно терлось о лед или застряло в водорослях, потому и замедлилось.

– Как его нашли?

– Тело обнаружили жители прибрежной деревни и сообщили шерифу, а тот – нам.

– Крестьяне нашли тело с золотыми зубами и двумя Предметами, и ничего не взяли себе?

– В том и дело, ваше величество. Предметы на мертвеце слишком ценны и чудесны, крестьяне боялись даже прикоснуться к ним, чтобы не навлечь на себя проклятие.

– Найдено ли тело Менсона?

– К сожалению, нет, ваше величество.

– Но теперь вы знаете, где искать?

– Да, ваше величество. Отряды переместились выше по реке, в тот район, где обнаружено тело владыки Адриана. Знакомый вам секретарь Итан Гледис осуществляет контроль над поисками и обо всем немедленно оповещает дворец.

– Когда я получу Вечный Эфес и кулон?

– Ваше величество, они долго находились на трупе, и… простите, недостаточно чисты. За два дня Предметы тщательно очистят и передадут вашему величеству.

– Благодарю вас.

Лорд-канцлер говорит:

– Ваше величество, я назначаю похороны на четверг. Трех дней будет достаточно, чтобы подготовиться.

– Нет, милорд. Я не позволяю.

Он удивленно поднимает брови, и Мире приходится повторить:

– Я запрещаю хоронить Адриана до тех пор, пока не завершится следствие. Смерть императора должна быть расследована.

– Ваше величество, но вы сами могли убедиться: владыка умер от удара кинжалом в сердце. Дюжина непредвзятых свидетелей из альмерских крестьян подтвердят, что шут Менсон нанес этот удар. Известен и убийца, и способ смерти. Знакомый вам Итан Гледис Норма контролировал поиски от лица имперского секретариата, он передаст вам все протоколы, едва вернется в Фаунтерру. О каком расследовании может идти речь?

– Мост рухнул именно в тот час, когда по нему проезжал владыка. А шут Менсон заколол человека, которого любил пуще жизни. Пока не получу объяснения этим фактам, расследование будет продолжаться.

Лорд-канцлер колеблется, думает возразить. Но почему-то уступает:

– Да, ваше величество. Как прикажете.

С нежданной, необузданной силой накатывает злость. Мира шипит в лицо Ориджину:

– Что вы делаете здесь, милорд? Пришли поглумиться над мертвым врагом? Чего стоит ваша скорбная мина, если внутри вы поете от радости?! Имейте хоть каплю достоинства – радуйтесь вдали от меня!

Лорд-канцлер отвечает не сразу, с каким-то колебанием:

– Я здесь не ради него, а ради вас.

Он протягивает Мире конверт.

* * *

Хозяйка гостиного двора «Дом с плющом» сползла по лестнице в общий зал. Там царила пустота и холод: камин зажгут только вечером, в людный час. А сейчас – утро, будь оно проклято.

Хозяйка прошла между столов, ведя пальцами по столешницам, чувствуя, как растет в душе привычное, ежедневное омерзение. Столы темнели пятнами – и старыми, и свежими. Марта вчера не вытерла их, хотя должна была. В дальнем углу смердело кислятиной – кажется, там кого-то вывернуло. Или Марта пролила дешевое пиво – его запах не особо отличается от блевотины. К одному столу присохли огарки вчерашних свечей. Какой тьмы лепить их к столешнице? Какой тьмы Марта дала одним гостям целых четыре свечи? Одна свечка на двух человек – неужели сложно запомнить?..

Утро – чудовищное время суток. Тело не видит ни единой причины просыпаться, вылезать из постели. Нет в жизни того, ради чего стоило бы. Каждое утро хозяйка продирает веки, вытаскивает себя из-под одеял, волочит вниз по лестнице, в зал с заплеванными столами и смрадом кислятины… Здесь холод и отвращение разрывают пелену сна. Презрение к собственной жизни бодрит лучше, чем любое умывание.

Хозяйка зашла за стойку, сняла с крючка и накинула на плечи свою знаменитую шубу. Она – из меха чернобурки. Местные пьянчуги считают, что шуба выглядит очень царственно. Они даже притихают, увидев чернобурку на плечах хозяйки… Шубе двадцать лет, она едена молью, стирана, подрана, подпалена. С тем же успехом хозяйка могла носить на плечах несвежий собачий труп. Она укуталась в мех, и гадливость сдула остатки дремоты. Достала из-под стойки нюхательный табак, растерла щепотку меж пальцев, затянулась. Утро…

На стойке хозяйка увидела передник и пыльные, в разводах, стаканы. Марта не протерла их вечером, только помыла – точнее, смочила наспех. Вот и кадка с водой: за ночь грязь осела на дно, а засаленная губка на плаву показывает спину, как тюлень.

– Марта, – с тоскливой злобой буркнула хозяйка.

В прежние годы дочь была тем мотивом, что заставлял хозяйку вставать по утрам. Полсотни эфесов стоит обучение в дешевом пансионе, двести-триста – в терпимом. Нужно откладывать два золотых в месяц, и за десять лет соберется достаточная сумма… Просыпайся, сползай вниз, протирай стаканы, наливай пойло, пинай лентяйку-повариху, торгуйся на базарах, грызись с постояльцами, развлекай пьянчуг, экономь дрова и свечи, носи дохлую чернобурку – неделю за неделей, год за годом – и складывай монеты в сундучок в подвале. Когда-нибудь придет время, и…

Теперь сундучок служил не целью, а только частью ежедневной рутины. Хозяйка и сама уже не помнила, когда перестала верить. В то, что хоть когда-нибудь сможет скопить двести эфесов. В то, что двести золотых или тысяча, или все богатства Фаунтерры смогут переделать дочку.

Хозяйка взяла со стойки стакан и передник, принялась протирать один другим. Пить с утра нельзя: от этого снова потянет в сон, к тому же, не хочется радовать Хенка. Старый осел приповадился являться каждое утро, пропускать стакан самого мерзкого вина, жрать глазами хозяйку и петь соловьем о старых добрых временах. Приходил спозаранку, чтобы застать ее одну, и все говорил про «встарь», уверенный, что это доставит ей удовольствие. Ухажер выискался.