Альма Либрем - Каена

Шэрра в это не верила. Она знала только одно — если даже доберётся до Границы первой, он её успеет догнать. А потом… А потом сам решит, что делать дальше. Даровать ей жизнь или навеки похоронить там, у самой черты к свободе.

Эльфы прошлого жили по долгу чести. Эльфы прошлого повернулись бы лицом к своим преследователям, сорвали бы магией повязки и приняли бы бой. Но она — не из прошлого, а из настоящего. И сдаваться не хочется, и принимать удар от Роларэна в грудь — тоже.

Нет, он говорил не только о её магии.

Он говорил ещё кое-что.

Она помнила, как шевелились её губы, как дыхание задевало волосы, как тонкие пальцы словно выводили на руне это сообщение. И она чувствовала в каждом его прикосновении один только определённый посыл.

"Не заставляй меня тебя убивать. Дай мне шанс".

Что в этом было такого? Что трудного для эльфа, швырнуть заклинанием в спину другому? Для эльфа нового поколения — пустое место. Но не был ли Роларэн из тех, былых, что замирали на мгновение, а потом поворачивались к опасности лицом, готовые скорее умереть, чем предать понятия долга и чести?

Она не зажмурилась — и так темно. Только тихо позвала магию, чувствуя, как она уже пылает где-то на кончиках пальцев. Ведь Твари Туманные не настолько глупы, чтобы не подходить к существу столь же обыкновенному, как и все остальные? Иначе её давно бы съели. И она не должна сдаваться.

Волшебство засияло, давая ногам силу. Но Шэрра хотела не этого. Она знала, не имело значения, как быстро бежать, если она ничего не будет видеть.

Искринки пронизали тонкую ткань. Времени ждать больше не было — не здесь. Она сорвалась, побежала, чувствуя себя совершенно слепой и беспомощной. Им не дали шанса попробовать, хотя бы пройти с завязанными глазами несколько шагов. Впереди — неизвестность, за спиной — королева Каена. Вперёд, прямо — да, короткий путь, но у короткого пути всегда есть свои недостатки. И вряд ли Роларэн мог о них ничего не знать.

Она втянула носом воздух, чувствуя запах чужой крови. Медью вспыхнуло перед глазами — и она, пусть ничего не видя, почувствовала материю мёртвого дерева.

Девушка уже миновала его, когда в спину ударило волной чужеродной боли и горести. Гнилое сердце Златого Дерева молило о том, чтобы его наконец-то выжгли. Она застыла, чувствуя, как хватает за горло неведомое доселе чувство, как силой возвращает обратно, как сбивает с ног и нагло, издевательски толкает на колени. Хотелось задохнуться, разрыдаться, молить о пощаде, да только что она могла с собой поделать?

Пощады не будет.

Лучше уж гнить долго, чем сгореть от руки королевы Каены. Может быть, у этого Древа были другие принципы, но она их явно не придерживалась.

Шэрра заставила себя сделать несколько шагов вперёд. Глаза нестерпимо жгло от окружающей её темноты, и она побежала, стараясь игнорировать полыхающую со всех стоон жизнь. Яркими золотыми пятнами вспыхивало каждое дерево, которое приходилось миновать — она не врезалась в них, не впечатывалась лбом, но словно какой-то леской резало по сердцу. Толкало вперёд, и Шэрре казалось, словно невидимые верёвки хватали за горло. Чудилось, что задыхается, и проклятая повязка сбивалась, а не должна, ведь Рэн умел вязать узлы.

Мир поплыл. Он не должен был оставаться до такой степени нечётким, таким размытым… Таким ярким. Она ведь слепая. И пропитанная магией королевы Каены тряпица, которую она не сможет сорвать с лица.

Нить магии ускользнула. Она бежала вслепую, чувствуя под землями не ровную землю — сплошные кочки. Зачем она это делает? Почему не может просто умереть? Это так просто — расслабиться, почувствовать, как руки выскальзывают из ненавистных пут, заставить собственное сердце остановиться.

Но ведь он просил. Она должна ему целую жизнь, а если повезёт, задолжает и вторую.

Ноги подкосились. Златые Деревья хватали её за плечи своими ветвями, корнями опутывали ноги, лишь бы вернуть обратно. Она даже не могла ничего видеть — только чувствовала, как начинала жечь щека — порезалась, наверное. Листва, ковром расстелившаяся под нею, оставляла на коже едва заметные следы, но душу — изрезала бесконечными воспоминаниями. И Шэрре захотелось закричать, завопить, молить невидимых богов о помиловании.

Её магия притягивала Златой Лес. Или, может быть, это королева Каена так сделала, пытаясь отомстить. И вливала в Шэрру всю смерть, которую только перенёс маленький мирок под когда-то ярким солнцем.

Она чувствовала чужое надсадное дыхание, но знала — это не её Охотник. Она узнала бы Роларэна, узнала по волшебству, что пылало в его руках. Он — Вечный, а Вечных ни с чем не перепутать, даже если их могущество кому-то кажется теперь сомнительным.

Шэрра вынудила себя перевернуться на спину. Вынудила сесть — но чувствовала тихий издевательский смех. И впервые поняла эльфов прошлого — они не хотели принимать удары в спину не потому, что это было оскорблением их чести. Но умирать, отрекаясь от собственной сути, да ещё и умирать от руки жалкого существа…

Она видела очертания — незнакомый ей худощавый эльф, или, может быть, эльфийка? Чувствовала, поднимаясь, как её обходили по кругу, насмехаясь над беспомощностью. Как рассматривали внимательно руну, пытаясь расшифровать, кто именно станет её убийцей. Но ведь его можно и опередить. Каждый Охотник мечтает о лишних жертвах.

А ещё она чувствовала кровь. Запах всё больше и больше усиливался, он заполонил всё вокруг неё, он прорвался в лёгкие и пытался теперь задушить Шэрру изнутри. Она подавила кашель — слишком много эмоций, слишком много Златого Леса в её мыслях.

Что говорил Рэн? Магия должна её спасти. Спасти, а не подарить боль целых поколений. Спасти, а не разорвать сердце на маленькие частицы.

…Шэрра не побежала. И перед глазами всё померкло, прежде чем она вновь смогла ощутить вокруг деревья. Но зато этот эльф… Не его ли Златое Дерево она почувствовала первым? Не оно ли молило о смерти? Почему все они, эти несчастные, измученные своей вечностью символы эльфийского леса, должны продолжать страдать, а те, кто своровал у них имена, не слышит? Почему прежде ритуальные действия стали нормой, как можно вырваться из ограждения из абсолютной боли и не провалиться в ров, полный страданий?

Ей так хотелось поделиться всем тем, что она чувствовала! Криками, слезами, предательствами, всей той гнилью, которую в неё вливал Лес. Она — без Дерева, она сама — не златая, словно не из этого мира. Чужестранка, которая хочет вернуться к себе на родину, несчастная, что пытается отторгнуть несметные потоки боли.

И она представляла, как вдыхает и выдыхает золотой пылок, пыль, в которую превратились истлевшие листья. Как золотится под её ногами бесконечный ковёр, состоящий из маленьких, тоненьких, хрупких листиков. Они поднимаются вверх, они кружатся вокруг неё вихрем, штормом, будто бы в море, о котором рассказывала мама, в море, которого она никогда в своей жизни не видела. Они её защитят.