Альма Либрем - Каена

Шэрра каждый растоптанный подснежник воспринимала как удар кинжалом в сердце. Она ртом хватала воздух и широко распахнутыми глазами смотрела на Роларэна, пытаясь выспросить его, что ж это за чудовище на них надвигалось. Но он только молча отрицательно покачал головой.

Она знала это чудовище. Знала.

Это чудовище было человеком.

В нём не было громадной силы. Не как в том короле, что хотел сеять в миру счастье и радость, а натыкался только на сплошные пустоты в своих подданных. Этот не мог ничего — но он не ревел от своего бессилия, он просто шёл напролом, лишь ради того, чтобы добраться.

— Стой! — не выдержав, воскликнула Шэрра, вскакивая на ноги и оборачиваясь к нему. — Не смей больше сделать ни шагу!

Он замер и уставился на неё широко распахнутыми глазами. Громадина Тони — какое же неуклюжее, какое кошмарно пустое существо! В нём таилась какая-то любовь, но она не могла поверить в то, сколько всего прекрасного он успел уже растоптать и уничтожить.

— Не смей, — прошипела девушка, протанцевав между цветами, ступая только там, где не причинила бы ни траве, ни подснежникам никакого вреда. — Не смей больше ничего топтать. Если ты сделаешь хотя бы шаг — я убью тебя. Зачем я только тебя воскресила? Чтобы ты убил цветы?

Громадина Тони неуклюже обернулся, пошатываясь на своём месте. Он насчитал всего три растоптанных подснежника и ошеломлённо уставился на неё.

— В этом вся беда? Ему можно убивать людей, а мне — затоптать какой-то жалкий цветок? — прохрипел он. — Я пришёл сказать тебе спасибо. И отомстить ему. Он убил людей. И должен заплатить за это.

Роларэн только раздражённо фыркнул. Было видно — ему абсолютно всё равно на причины Тони. Тот всё равно разрушитель.

Шэрре хотелось выдохнуть ему в лицо, что никто не заплатит за загубленную эльфийскую державу. Свидетели первого падения — одни только песни да могучие Златые Деревья; даже Вечный может лишь нашептать о том, что случилось в седую старину, а лично — да никто уж и не вспомнит. Эльфы из-за людей стали терять собственное бессмертие — кому было плохо от их прогулок по лесу настолько, чтобы своими грязными лапами касаться чужих тел, чужих душ?..

Она промолчала. Большей степенью потому, что и сказать всё это означало разворошить раны на душе собственного народа, разрушить древнее скрытое таинство и позволить кому-то вроде Громадины Тони пробраться туда, где ему ни минуты не место.

Тони миновал её, ступая вновь по цветам. Он встал напротив Роларэна и вынул меч из ножен, не стандартных, красовавшихся на поясе привычно у Миро или кого-то вроде него, а тех, что шли наискосок через его широченную спину. Двуручник мог не только эльфийские, тонкие, будто птичьи кости переломить вот так, разом. Наверное, его мощи хватило бы и на самого Громадину, вздумай кто нанести достаточной силы удар.

Но в Роларэне не было ни оттенка страха. Он выпрямился и равнодушно снял перчатки, отбрасывая их на снег, а после склонился к палице, что лежала на земле.

— Тебя устроит это оружие? — холодно спросил он. — У меня нет другого — да и я в нём не нуждаюсь. Коль устроит — давай.

Тони побледнел. Ему отчаянно хотелось сказать, что Рэну в пору бы дождаться, пока его насквозь пронзят мечом.

— Я же учил тебя, — сухо продолжил мужчина, — как верно было бы нападать на эльфа. Как правильно сражаться, как ты выражаешься, с такими, как я. С остроухими. Я учил каждого из вас. Вы, казалось, уяснили мой урок, когда напали толпой, но проиграли и там. Ты думаешь, что сможешь сразить меня сам?

Роларэн сделал всего шаг в сторону — и растворился в пустоте. Его палица так и осталась лежать на земле, словно свидетельство мирных намерений, но Тони вскинул меч над своей головой и рассёк им воздух впереди, казалось, оставляя просеку.

— Ты убийца! — прошипел он. — Эльфы — то такое, она меня спасла, она не убивала. А ты — убийца!

Рэн появился из пустоты у него за спиной. Эльфийская иллюзия переливалась паутиной в его руках, и он смотрел на Тони с редкостным презрением, которого не удостаивался прежде, наверное, даже Миро, столь ненавидимый им. Теперь, возможно, следовало пугаться, но Тони заставил себя стоять смирно, только повернуться по цветам — но и цветов под ногами больше не было.

Весь мир считал иллюзию Роларэна правдой. Настолько он был мастер в этом деле — даже не стал менять имя, когда пришёл к людям. Так и назвался — по профессии, по дару, последний из Вечных, единственная надежда, пожалуй, Златого Леса.

— Ты и убивать идёшь! — прошипел он. — Я слышал.

— Эльфийскую королеву, — отметил безо всякого раздражения Рэн, но Тони только отчаянно замотал головой, словно показывая, что для него не имело никакого значения, на кого именно нацелил свой путь Роларэн. Может быть, так оно и есть — и он окончательно ослеп в собственной дикой жажде отомстить за тех, кто не заслуживал ни мести, ни покаяния.

— От тебя добра не жди, — совсем уж по-человечески ответил Громадина. — Тебя надо зарубить! Будь ты честный человек, ты бы сам под меч пошёл!

— Наверное, — хмыкнул мужчина, — в том-то и беда, что я не человек. Честный или нет — я эльф, и это ты из меня никак не вытравишь. Или, пожалуй, попытаешься отрубить мне уши?

Тони выронил меч, когда иллюзия мирка вокруг него всколыхнулась. Он содрогнулся вдруг всем телом, обмяк — теперь его громадный двуручник просто красовался среди невинных, прекрасных подснежников, будто бы нечто столь схожее с картиной — что и не отличить толком. Громадина не мог встать. Он не мог разогнать окутавшие его ветви невидимых деревьев, не существующих на самом деле ни ля Шэрры, ни для Роларэна. Его будто бы обвеяло дымкой — и Тони повторял одни и те же слова, как заведённый.

— Я не уйду, — шептал он. — Я не уйду. Ты учил нас. Я не уйду, не уйду… Не уйду…

Он, будто бы обезумев, не смел поднять на Роларэна взгляд. Эльф казался одновременно самым жестоким, самым отвратительным, но в ту же секунду и самым прекрасным на свете существом. Теперь, когда Громадина был полностью в его власти и осознал всю собственную слабость — он словно оценил!

Понял, может быть, наконец-то, что во всём этом не было ни капли смысла. Пожелай Роларэн — назовись он хоть Мастером, хоть подмастерьем, — убить кого-то одного в Академии или даже всех её учеников, он разрушил бы всё изнутри. Не приводил бы посторонних эльфов, не дожидался бы чего-то — раскрытия, например, падения волшебной иллюзии. Он просто бы ночью, тихо, окутав весь мир иллюзией спокойствия, перерезал бы каждому горло или прижал бы к груди эту палицу, заставляя яд пронзить насквозь тонкую и слабую человеческую кожу.

Тони чувствовал, что по его щекам текли слёзы. Он и не собирался уходить, верно, полагал, что верной службой сможет вымолить что-нибудь себе. Но видел в Роларэне не доброго господина, милостивого до них всех, а только корыстную мрачную тень. Он поднял взгляд на Шэрру, какой-то испуганный и не до конца осмысленный, и только коротко покачал головой, словно пытался дождаться от неё ответа, но его попросту не существовало.