Григорий Давыдов - Дети Горного Клана

Но вдруг до него дошло. Сначала Рик не сразу поверил в подобное, но факты и воспоминания вряд ли можно было опровергнуть. И мальчик с ужасом осознал: это сделал он сам.

Окружившая Пёсью Яму толпа молчала. Только что щенок, на которого вряд ли кто-либо рискнул поставить, уделал Удава, прозванного так за то, что довольно легко расправлялся с противниками, просто-напросто обхватывая их горло своими стальными ладонями-лопатами и удавливая их насмерть. Он был любимчиком толпы, потому что всегда устраивал небольшое шоу из любой драки и всегда побеждал, а тут - на тебе, разрыв шаблона...

Но тут какой-то жирный усатый тип, стоявший возле самой перегородки, окружавшей Пёсью Яму, весело заорал:

- Ах-ха!!! Гляньте, щенок-то клыкастый!

Толпа поддержала толстяка неуверенным гоготом, но не прошло и секунды, как гогот превратился в тихий смех, а затем всё пространство Пёсьей Ямы взорвалось от раскатистого смеха и периодических выкриков:

- Молодчина, Клыкастый!

- Клыкастый победил!

- Клыкастый!

А затем уже вся собравшаяся толпа как один сокрушала стены здания оглушительным рёвом:

- Клы-кастый! Клы-кастый! Клы-кастый!

Так Рик получил своё новое имя.

Он вбежал в дом, позабыв о боли в ноге. Слишком уж сильно подгоняли раздававшиеся за спиной взрывы и страх за брата. Наверное, поэтому он и не заметил вставшую на его пути гору, которую он знал, как отца, и с размаху врезался в его живот, повалившись на пол и схватившись за заболевший нос.

- Рик! - в голосе отца сквозили радость и облегчение. Он подхватил сына и, поставив его на ноги, стиснул за плечи, посмотрев в глаза: - Вран... где Вран?!

Рик, хватая ртом воздух, молча кивнул на дверь, но отцу и не требовалось лишних слов: он выхватил у подошедшей матери облачённый в пыльные, в каких-то местах рваные ножны меч и, обнажив его, горько покачал головой: для любого воина, если он смеет себя так именовать, его оружие есть нечто родное и важное, словно часть его самого. И он так поступил с частичкой себя...

Откинув ножны за ненадобностью, отец подошёл к двери и, обернувшись, бросил:

- Найдите место где укрыться, и носа не высовывайте.

А затем он исчез за распахнутой дверью.

Мать прикрыла её и опёрлась о дверь спиной, тяжело и часто дыша, и Рику показалось, будто она пытается устоять на ногах.

- Мама...

- Тебе же отец сказал - носа не высовывай! Живо, Рик!

Он никогда не видел мать такой. Нет, конечно, она всегда была строгой, но в то же время любящей и заботливой, а строгость... какая мать не бывает хоть чуть строга к своим детям? Редко кто из них понимает, зачем это нужно, но, став взрослее, вдруг осознают, что подобное, более строгое, нежели могло быть, отношение к ним сделало из них Людей, с большой буквы. И Рик всегда уважал мать за её способность любить своих детей, и в то же время не потакать их капризам, блюсти правила и порядок. Но сейчас даже самая крохотная толика нежности пропала из её голоса: он стал грубым, резким и повелительным. Ослушаться такого Рик не смог, да и не думал.

Мальчик нырнул под печь, наплевав на накопившуюся под ней копоть и сажу. Затаился. Рассмотреть что-то отсюда было сложно - лишь мелькнули стопы его матери, на большее обзора не хватило. Зато было всё отлично слышно.

Сначала раздался грохот. Причём грохот не похожий на тот, что доносился откуда-то издалека, от падающего с небес огня. Нет, этот грохот принадлежал сорвавшейся с петель двери, с протяжным скрипом рухнувшей на пол. Затем показались сапоги. Много сапог. А после по ушам ударил материнский крик:

- Вон из моего дома!

Сапоги застыли и попятились, а их место заняли стопы матери. Она до конца защищала своих детей. Пока у неё были клыки и когти, она могла обороняться и, следуя материнскому инстинкту, напала на тех, кто собирался причинить вред её потомству.

Но почти сразу она замерла. Рик заметил, что её стопы, только что мельтешащие туда-сюда, неестественно резко остановились, а затем в доме как будто стало на несколько градусов холоднее - изо рта мальчика повалил пар. И тут же окоченевшие материнские стопы стали покрываться коркой льда... или же сами становиться льдом?! Рик в ужасе раскрыл рот, и в мельтешащие в голове мысли проник незнакомый басовитый голос:

- Спасибо, господин маг! А то эта тварь за рогатину схватилась - уж думали, пырнёт!

- Да уж, ненормальные эти горцы! - подхватил его второй голос. - Дерутся и дерутся, чтоб их!

- Заткнитесь и просто выполняйте свою работу. Из-за вас, кретины, пришлось лишиться товара...

Дальше Рик не слушал - он выскочил из-под печи, не помня себя от гнева. До его не хотевшего воспринимать действительность сознания дошло: маму убили!

Его взгляд скользнул по ледяной статуе, в которой он не сразу узнал своего родителя, а затем мальчик обернулся на отшатнувшихся мужчин, разодетых в чёрное тряпьё с мечами в волосатых руках. И совсем по-звериному зарычал, бросившись на них.

Но он не успел дотянуться до с перепугу забывших даже защититься оружиями головорезов, ибо сзади послышалось отдалённым эхом: «Акропус-де-сакшар...», перед глазами всё поплыло, и уже повисшее в прыжке тело ухнуло на пол, у ног поблагодаривших судьбу за то, что дала им в помощь мага, работорговцев...

В лагере он пробыл чуть больше недели. И всё это время просто сидел в углу и не высовывался. Другие рабы, которым отчего-то на месте не сиделось, несмотря на то, что любили пошуметь, набить другим морды и просто показать свою силу, обходили мальчика стороной, ибо его взгляд... подобный взгляд мог принадлежать тихоням лишь в одном случае. Если они могли в любую секунду заставить того, кто рискнёт пристать к ним, поплатиться за опрометчивое решение.

Поэтому можно сказать, что это время прошло для Рика мирно. Он успел привыкнуть к не шибко оригинальному графику: поел скудную похлёбку, состоящую из разбавленного супа и куска хлеба, да снова сел в свой угол. Иногда нужно было испражняться в общую выгребную яму, а порой идти на «смотр», как это называли работорговцы: то есть показываться покупателям.

Его вместе с остальными ставили в ряд, заставляли разводить руки и ноги в стороны, нагибаться, снова распрямляться, держать руки перед собой, разглядывали зубы, даже заглядывали в уши, затем придирчиво рассматривали ещё раз со всех сторон и... недовольно качали головами и шли к другому рабу. В итоге их вновь плетьми гнали обратно в их палатки, где они ждали нового «смотра», и на следующий день повторялось всё то же самое...

Рика так никто и не взял. Неизвестно что послужило причиной: то ли его взгляд, заставлявший покупателей невольно морщиться, то ли тело, которое не являло собой эталон силы и изящества. Но даже выкрики работорговцев «Да вы что?! Это же горец!» заставляли покупателей лишь неуверенно морщиться и проводить смотр ещё раз, но всё-таки повторно разочаровываться и обречённо махать руками.