Юлия Рудышина - Кащеева наука

Видала я как-то царя болотного, но он быстро в тумане истаял, а так ничего особо страшного – сидел старичок-карлик с одним глазом, длинной бородой и кнутом в левой руке, дом у него под корягой, тиной да ряской опутан… Улитки да рыбья чешуя на бороде багника, водоросли бурые. Жуткий он.

И я шла по торфу, то и дело по сторонам оглядываясь – навьего багника встретить еще страшнее будет. Пни шевелились в сумраке, и болотная грязь противно чавкала под лаптями. Слышны были кряканье уток, бульканье тетерева, выпь кричала за зарослями ивняка молодого – видать, то болотник пытался обморочить, он стонал и хохотал, и огни бледно-синие все ближе и ближе мерцали.

А еще из тины пробивались побеги – словно стрелы золотые – цветов дивных, и пока добрались мы до них, распустились перламутровые лепестки и аромат манящий понесся по ветру. Тут же багульник показался, пробив болотное оконце, и ярко-розовые цветы разогнали своим колдовским светом ночь.

Знала я, что под корягами да тиной болотной мир дивный спрятан – не гляди, что грязь да няша илистая пузырится, что сам болотник страшен как черт, но в покоях его музыка чудесная звучит, угощает повелитель мари гостей своих вкусностями разными, подарками одаривает, да вот только опосля дары те в козьи кизяки али ветки сухие превращаются, да и придя в себя, понимает путник, что не было никаких светелок али теремов – в болоте сидел, комаров кормил.

Поежилась, увидев тень под кустом, что цвел пышно, – ежели в Яви такое творит багник, то что про Ту Сторону говорить? Здесь силы его в сто крат сильнее – ведь, как говорится, было бы болото, а черти будут. А еще в таких вот топях заложные покойники бродят – нет им места ни на земле, ни на небе…

Путь, на который толкнула Василиса, будущая моя наставница, казался бесконечным – хорошо хоть, проводница была рядом, тряпичная куколка Гоня в нарядном шелковом платье – подол, правда, уже запылился, пообтрепался, но, кажется, это ее не заботило.

И как меня, ту, которая еще недавно жила вдали от всяких чудес и сказок, угораздило во все это ввязаться? Собирала себе травы, людей лечила, сидела бы себе на отцовской мельнице и дальше. Нет, понесло меня в Зачарованный лес волшбе обучаться. Примет меня Василиса Премудрая иль нет – то еще вилами по воде писано, а вот по Нави проклятой уже столько брожу – конца-края не видать. Испытания, видите ли… К лешему бы это все послать, да уже не получится – не оставаться же в проклятых болотах до конца веков?

Но тут же дернулась я – не мои то мысли, ой не мои, опять тьма пытается завладеть думками!

А бездна под болотной зеленью дышит тяжко, стонет, ждет души людские, жадно раскрывается оконцами с черной стоячей водой, на которой метелки вереска розовеют, пузыри вздуваются и смрадный дух несется по навьим сумеркам.

Жутко. Муторошно. Выберемся ли?..

– А эту можачину вообще можно перейти? Не низина это? В лесах чаще она встречается, да и гляди-ко, осока с рогозой, мхи повсюду… – Я с опаской оглядела зеленое марево, что дымным облаком зависло над болотом, которое нам перейти надобно было – в нем облака вереска и багульника светлели, торчали сухие черные осины, гнилушки зеленым светом горели. – Не утопнем? Вдруг трясина где попадется?

– Это верховое болото, марь, тут неглубоко, – отозвалась куколка беспечно, глядя, как я перебираюсь через очередную корягу. – Аленка, ты не боись, я теперь тебя не покину. Но и ты меня держись, не уходи никуда, что б ни увидала. А блазниться будет всякое – опасное это место.

– Откель знаешь? – Не решаясь ступить на кочку, я присматривала палку подлиннее, чтобы ею проверять путь. Послышались странные звуки – пронзительные, похожие на утиный крик, который тут же оборвался на самой высокой ноте. Больше всего я боялась так называемых чертовых окон – мест, где может разорваться дернина, и тогда неминуемо затянет в пропасть. У нас в деревне так охотник один погиб, хотя и перебирался через топь на двух шестах, тела его так и не нашли, отправился прямиком в Навь, видать. Правда, кто-то встречал его потом – стал заложным покойником, обреченным вечность бродить по болоту проклятому.

– Ты вниз не смотри, ежель боишься… – голосок Гони раздался впереди, она уже потихоньку перебралась на другую кочку. Но ей-то что – махонькая, легонькая…

И тут я впервые порадовалась, что такой тщедушной да тонкокостной уродилась. Была бы пышнотелая, как всегда мечтала, сроду бы такой путь не одолела, умаялась бы, да еще и под собственным весом в топь бы ушла.

– У нас неподалеку от деревни трава озеро одно затянула… – Я палку выбрала, осторожно ею проверила кочку, лишь тогда с места сдвинулась. – Вот там ужо чертовых окошек было – не счесть…

Жердь эта может помочь, если я провалюсь – иначе потом не выбраться на твердое место. Только кто меня тянуть будет – не куколка же размером в мои две ладони? – но о том я старалась не думать, полагаясь на Гоню во всем. Раз сказала – выведет, значит, нужно молчать и идти следом. Она легонькая, не опасно след во след передвигаться, не растянет она траву-то. Сухих островков много было, вскорости я уже почти успокоилась, да и путь оказался не таким и сложным.

Один раз только вот отвлеклась на беду, как увидела алые цветы огромные – с меня ростом, и вот рот раззявила, любуясь ими.

Гоня и исчезла. Куда подевалась – ничего не понять. Потом гляжу – в одну сторону туман едкий зеленый ползет, там пауки ползают, гады ползучие шипят, кольцами свились, а Гоня моя на сухом месте стоит, глазенками сверкает, ждет. Страшно туда идти… Еще и сплавина, кажись, на пути – ковер из травы шевелится, как живой. Жутко. Чтоб пройти, место то ветками загатить нужно, а где их взять-то?.. И мхи разрослись, укрыли все зеленым покрывалом.

А в другую сторону тропа твердая ведет, земля ступенями выдолблена, и кажется, что легче легкого на тот край пройти. И цветов алых огни горят дивные, словно кто костры разжег. Моргнула я – и вот уже не костры полыхают, а холодное пламя рубина виднеется, будто лепестки узкие из камня самоцветного вырезаны, да так ловко отточены, что все прожилочки видны, и на гранях лунный свет играет переливами серебристыми.

Гоня кричит что-то, а что, не разобрать, туман все густеет, плотнеет…

И вот из-за цветов этих вышло чудо чудное – такой одежи я отродясь не видывала. Штаны черные, узкие больно, кафтан странный такой, на груди распахнутый, а там белоснежное кружево пенится. И шапка дивная – высокая, узкая, как труба печная. Смешной такой, на кузнечика похож.

– Ко мне иди… тут ни забот, ни тревог не будет… – А глаза у мужичка того зеленые-зеленые, будто трава свежая майская, но взгляд с хитрецой, прищур лисий.

Я и застыла – но как манит меня что туда. Еще и аромат от цветов поплыл дивный, и волна удушливая эта медовая дурманит, как на поводке ведет. Не успела я ничего понять, как уже ступила на тот сказочный берег, но в тот миг, как улыбнулся дух болотный, клыки острые я у него увидала, да и зрачки его сузились – словно змеиные стали. Отшатнулась я, едва в подоле своем не запуталась, за дерево ближайшее ухватилась, стою, отдышаться пытаюсь, а запах медвяный горчить стал, кашель напал – сухой, царапающий горло так, словно стекла битого я наелась.