Виктория Войцек - Тени леса

Понимаю, вы хотите услышать о культе. Едва ли вы сможете узнать об этом где-то еще, если сами не примкнете. Обычно о таких вещах молчат: живые последователи несут правду о хранителе, но никогда не скажут, что же стоит за ней — за ударами барабанов, громкими песнями и улыбающимися лицами. А мне терять нечего. Ведь я уже потеряла все, что можно было.

Эти воспоминания — груз, от которого я постепенно избавляюсь, потому что предпочитаю не таскать за собой настолько бесполезные вещи. Но, как и оставленная посреди дороги сумка, бочка какая или ящик, они все равно существуют. Где-то, у кого-то. В не столь уж далекой Л ирре есть люди, которые могут узнать меня, ежели появлюсь на улицах. Хотя уж с десяток Половин прошло.

Что ж, если вам и правда так хочется, то кто я такая, чтоб отговаривать? Слушайте же и не жалейте, раз попросили. Ведь если не понравится, если напугает, так не я виновата.

Тогда я была еще совсем юной, из дома только-только сбежала. Денег в кармане хватило лишь на платье новое да на кинжал кривой — себя защитить. Бродила я по родной деревушке, глядела в окна, искала ответ на единственный вопрос: куда же податься? Его я нашла довольно скоро: увидела у ворот телегу, сунулась в нее, под шкуры забилась — там и уснула. Не заметил торгаш девочку под деревянным навесом. Поехал далеко — через леса и реки, по узким мосточкам. Путешествие это казалось мне бесконечно долгим. К концу я кусала свои запястья, царапала ноги. Мне очень хотелось кушать, но не было под рукой ничего, кроме товара, который вез долговязый длинноволосый в алрис. А мехом чужим, согласитесь, не наешься.

И вот я в Вайсе. Топчусь ногами босыми по пыльной дороге, башкой верчу, стараюсь рассмотреть всё, что меня окружает.

Бывали ли вы на Лирре? Это небольшой остров в море, а на нём — город да несколько селений. Р енре — на севере, Вайс — на юго-западе, а на востоке — Астер. Там, говорят, дома из камня, заборы высокие, а за железные ограды кустарники цепляются — ползучие, с широченными листьями и цветами алыми, точно кровь. Я не видела, но хочу верить и когда-нибудь побывать в тех краях. Впрочем, вся Лирре похожа на богатую девицу, навесившую на себя дорогие украшения. И каждое место запоминается, и в каждом хочется задержаться подольше.

Вайс шумный. А еще он чистый, в отличие от Ренре. На невысокие каменные ограждения, что тянутся вдоль дорог, наползают усыпанные мелкими цветами растения. Деревья кроны свои на крыши кладут, а люди словно и не замечают этого. Зато замечаю я и поначалу просто… бегаю: где ягоды сорву, где камешек в окно кину. Забавляет меня новое место, дома, кажущиеся такими высокими, люди, которые улыбаются. Ведь они улыбаются мне. И я ненадолго забываю про голод.

Вскоре я узнаю, что женщины здесь имеют право носить штаны и не собирать волосы. Что книги — не только для богачей и их отпрысков. И что у свободы кисловатый вкус, как у недозрелого роэля, и запах моря. Но я не спешу менять платье (впрочем, и денег-то нет), как не спешу расплетать косу. Вижу, как смотрят на меня мужчины. Понимаю, что им более по нраву.

Занятие себе я нахожу почти сразу. И благодарить за это стоит мою мать.

— На что ты жить собираешься? — кричала она вслед, когда я выходила за дверь. — Неужто себя продавать будешь или по тавернам плясать?

— А что если и буду? — ответила тогда я и перепрыгнула через порог.

Когда ничего не умеешь, кроме как лицо краской пачкать, выбор не так уж велик. К тому же многих ли танцоров вы знаете? Неблагодарная работа. Кажется, так просто: создавай настроение и, прошу, не сбивай предметы ногами да задницей. Но не берется никто. Потому что нет к таким уважения. Едва ли человек плясать за деньги пойдет от хорошей жизни.

И вот… я открываю дверь в таверну, шагаю внутрь. Сидящие за столами люди медленно головы поворачивают, глядят неодобрительно. Видать, думают, что я мала слишком: и для наряда такого, и для заведений, где дядьки уставшие в себя выпивку вливают. Но я с высоко поднятой головой прохожу мимо, останавливаюсь около длинной деревянной стойки и прошу пустую кружку. В крупные мозолистые руки я вкладываю рукоять кинжала — в знак того, что не стащу ничего, не сбегу. Не верю, что кто-то в окно прыгнуть может, прихватив с собой посуду, но хозяева питейных трясутся за любую мелочь. А мне, раз уж выжить хочу да подзаработать, приходится на уступки идти.

Тогда-то я начала танцевать. И поняла, что это значит — когда паришь, словно за спиной вырастают огромные крылья, и не чувствуешь ни грубую поверхность стола, ни холодный бок глиняной кружки. Ведь ты не касаешься их. Не касаешься ничего. Как белое перо, которое несет ветер, а иногда отпускает, позволяет кружиться, покачиваться из стороны в сторону. За один короткий вечер танец, который должен был просто принести немного денег, стал для меня чем-то большим. Как музыка. Но она случилась со мной позже.

Почему вы так странно улыбаетесь? Неужели с вами никогда не случалась музыка?

Настроение каждого из пришедших в таверну людей зависит от меня и от выпивки: берешь одно, другое, мешаешь в правильных пропорциях и получаешь проведенное с удовольствием время. Но главное — далеко не это, а незабываемое ощущение легкости. Я словно стрекоза — маленькая, хрупкая, но быстрая.

Вайс вскоре становится если не родным, то уж точно — местом, где хочется задержаться. Ведь завсегдатаи таверны любят меня. Они следят за приезжими, чтобы не распускали руки, не позволяли себе лишнего. Я у них одна. Ко мне относятся как к чему-то привычному. Да только не приедаюсь, в отличие от недоваренных корнеплодов. Посетители смотрят с неподдельным интересом, пытаются коснуться кружева на платье. Точно маленькие пьяные бородатые дети.

Иногда доносятся речи о том, что я молода слишком, вопросы — куда подевались родители? Где дом? Да вот же он! Там, где дышится спокойно, а небо над головой не нависает, не давит. Здесь никто не заставляет смывать с лица единственный узор — длинную синюю полосу. И наплевать, что нет теплой печи, у которой устроиться могу, наплевать, что никто не заплетает косу, не зовет по ягоды. Я учусь делать все сама. Ведь в двадцать восемь Половин некоторые находят дело по нраву, некоторые — спутника, с которым хотят оставаться рядом всю оставшуюся жизнь. Я же связала себя с танцами, с громкими хлопками, задающими ритм, с запахами пота и траува на роэле.

Вы уже гадаете: и какое отношение это имеет к культу Атума? Самое прямое. Я даю вам возможность в историю погрузиться, точно в ледяную воду. Да, у меня не было денег, платье быстро изорвалось, да так, что я укоротила юбку. Приходилось постоянно выбирать между новой одеждой, крышей над головой и сытной трапезой. Но я не пожалела о своем выборе, ведь дырки в ткани научили меня худо-бедно шить, желание покушать — разбираться в том, чем богаты леса Вайса, а отсутствие мягкой кровати — ночевать везде, даже под открытым небом. Не раз от матери слышать приходилось, что беды творят больших людей, но я всегда ставила ее слова под сомнение. Пока не покинула дом.