Виктория Войцек - Тени леса

Надеюсь, ваш младший сын поступит разумно и не предпримет ничего. Не атакует, не попытается сбежать. У Лаурэля красивое лицо, господин. Будет немного жаль, если я попорчу его.

Вы учили меня, как следует вести переговоры, готовили к тому, что когда-нибудь мне придется иметь дело с правителями других тоу, с их советниками и отпрысками. Я усвоила эти уроки, и никогда не стану обнажать оружие, находясь с кем-либо за одним столом. Если, конечно, того не потребует случай.

Да только я порой куда больше полагаюсь на свои кулаки. И на топоры, благодаря которым противники — кем бы они ни были — охотно принимают мою сторону.

— Уставших детишек сковала дремота. — Я поднимаю голову, смотрю на сияющий в небе Клубок и провожу языком по горьким от краски губам. — Лишару пора выходить на охоту. По дому бесшумно крадется в ночи. Он чует твой след. Не дыши. Не кричи.

Когда-то Лаурэль любш эту игру. Только всегда по какой-то странной причине прятался за бочками. Лишь единожды я находила его под кроватью, но в тот раз он пытался скрыться не от мелся, а от того, кто за ним присматривал. Вышло не слишком удачно.

Половины шли, а прятаться Лаурэль так и не научился.

Я иду искать, братишка.

И я найду тебя. Очень скоро.

Ишет

За ударом следует сильное жжение. Как же хочется разодрать кожу, уничтожить белые выступающие знаки на локтевых сгибах. Если Атум срабатывает сам, почувствовав направленные в мою сторону потоки, он всегда дает знать. И каждый раз, стоит подобному произойти, когда я отдыхаю, это вызывает одну и ту же реакцию.

— Ссах! — Рывком поднимаюсь и шиплю.

Нет времени выяснять отношения с хранителем. Главное — понять, на что же Атум так отреагировал.

Глаза постепенно привыкают к темноте. Я хватаюсь за кинжал, ведь кто бы ни потревожил мой сон, — зверь иль человек — он вряд ли остановится после одной попытки и вряд ли убежит. Особенно — после того, как силовой волной его отбросило и, судя по звуку, приложило обо что-то твердое.

Невдалеке догорает костер, у которого, положив накидку под головы, устроились малыши — Зенки и Сатори. Видать, стоило мне уснуть, как здоровяк Дио отнес меня к ближайшему дереву: боялся разбудить своим громким смехом или неосторожным движением локтя. Но отдохнуть мне не дали. И, кажется, я различаю очертания того, кто в этом повинен.

Надо же, какая знакомая башка затылком прижимается к покрытому мхом стволу. Волосы спутаны еще больше, а на бледном лице — провал черный. И знаю, что пялится прямо на меня. Чувствую.

Не говорю ни слова, хоть и желаю высказать все, что думаю. Не хватало, чтобы рыжая девочка вновь кинулась защищать это ничтожество. Это мое дело. Моя добыча.

Ветер хватает охапку листвы, несет в своих больших невидимых ладонях, швыряет в огонь, — и тот вспыхивает пуще прежнего.

Я вижу ухмылку — за мгновение до того, как темнота вновь скрывает нас. За мгновение до того, как прижимаю лезвие к чужому горлу.

— Ну, здравствуй, саруж, — шепчу я и, не давая ответить, перехватываю рукоять.

Бью наотмашь, но слышу лязг. С таким звуком клинок встречает камень. Перебрасываю кинжал в левую руку, сжимаю крепче. Наверняка побрякушка мешается — ошейник этот. Ничего, второй раз промахиваться не привыкла.

Острие касается щеки. И вновь я слышу этот противный скрежет. А уши-то дергаются, да по коже мурашки бегать начинают.

— Так и не поняла, с кем дело имеешь?

Он еще и издевается, этот остроухий выродок. Скалит острые зубы и тут же бьет в живот. Удар слабый, но его вполне хватает, чтобы сбросить на землю тщедушное тело вроде моего.

Самриэль поднимается, отряхивается, откидывает волосы назад. На поясе-то вижу знакомое украшение — начищенную вытянутую пластину с чеканным узором, которая висит рядом с монетой с печатью гильдии. Такие обычно на одежду цепляют, не знаю, зачем. Да только подобные вещи в нужных местах задорого загнать можно. Торгаши любят все бесполезное и красивое. Торгаши и кван — девушки из богатых семей, которые всю жизнь только и занимаются тем, что тратят деньги отца или мужа.

— Дай подумаю. — Встаю и вынимаю из волос сухой лист. — Тебя не берёт оружие, но, судя по ожогу, берёт огонь. Ты… самодовольный кусок конского навоза. Я угадала?

В свете выглянувшего из-за деревьев Клубка бледная кожа Самриэля блестит, подобно металлу. Ни один из моих ударов не оставил на ней и следа. Даже маленькой царапины.

— Удачи, — одними губами произносит Антахар и кланяется мне.

Надумал свалить? Ну уж нет! Он никуда не уйдет, пока в его руках вещь, которая принадлежит Зенки. Откуда я знаю, что это его побрякушка? Пфф, пару раз сама стащить пыталась, что уж там. С тех самых пор, как он впервые достал украшение из кармана. Сам же не носит, не продает, просто постоянно с собой таскает да узор гладит. Странный он. Вот только есть на кораблях такая конструкция, которая удерживает их на одном месте. Якорем зовется. Вот эта вещица — якорь нашего Зенки. Наверно, такой у каждого есть. Который к прошлому привязывает да оторваться не дает.

— А ты-то, видимо, только на нее и полагаешься.

Ответить Антахар не успевает: давится словами, когда я бью его сапогом под колено. Он долговязый, тощий; такому, наверное, больно падать. Больно и обидно. Все-таки второй раз какая-то девка с музыкальным инструментом валит его на землю. Подумать только: если бы Атум не сработал, Самриэль стащил бы мой кинжал и скрылся.

И почему никто не спешит мне на помощь? Поверить не могу, что они просто уснули. Посреди леса. Где вполне могут водиться всякие отбрсы, вроде этого Антахара. И наверняка же Гарольд наблюдает за всем со стороны. Но он не станет вмешиваться до последнего.

— Ты испортил мою новую рубашку…

Наступаю Самриэлю на спину и потягиваюсь. Затем сажусь на корточки и провожу пальцами по земле. Наверняка хранитель бережет. Силь, Мать Всех Камней. Силь, деревянные фигуры которой почти не встречаются в церквях, как, впрочем, и фигуры Атума. Это далеко не те духи, которым люди хотят нести дары. Они защищают лишь своих подопечных. Порой кажется, они плевать хотели на других обитателей Ру’аш. С той высоты, на которой сидят.

Поначалу Самриэль пытается вырваться, но потом, видимо, чувствует покалывание в шее — там, где касается моя рука, вычерчивая знак. Наверное, это больно — когда ломается оболочка, и ты остаешься совершенно беззащитным. После того как бело-синяя вспышка выхватывает из темноты его лицо, я тоже ощущаю это: словно крохотные иглы вонзаются в подушечки моих пальцев. Но это едва ли сопоставимо с тем, что заставляет Антахара стискивать зубы и рычать.

— Я слышал, что вас всех уничтожили…