Бернард Корнуэлл - Экскалибур

– Артур ныне отбыл на запад – вот и все, что мне известно, господин, – отвечал он на наши нетерпеливые расспросы.

– Куда?

– В Деметию, господин. К Энгусу Макайрему.

– Зачем?

Проповедник пожал плечами:

– Не знаю, господин.

– А готовится ли король Мэуриг к войне? – полюбопытствовал я.

– Он готов защищать свои земли, господин.

– А как насчет защитить Думнонию?

– Только если Думнония признает единого Бога, Бога истинного, – промолвил священник, крестясь деревянной ложкой и забрызгивая грязную рясу ячменной кашей. – Наш король ревностно служит кресту и не уступит своих копий язычникам. – Священник поднял глаза на бычий череп, прибитый к стропилам, и вновь осенил себя крестом.

– Если саксы захватят Думнонию, Гвент падет следом, – промолвил я.

– Христос защитит Гвент, – настаивал проповедник. Он передал миску одной из женщин, и та принялась вычищать скудные остатки грязным пальцем. – Христос убережет и тебя, господин, – продолжал он, – если ты смиришься пред Ним. Если ты отречешься от своих богов и примешь крещение, в будущем году ты всенепременно одержишь победу.

– Тогда отчего же Ланселот не одержал победу минувшим летом? – полюбопытствовала Кайнвин.

Священник воззрился на нее здоровым глазом; второй блуждал где-то во мраке.

– Король Ланселот, госпожа, не был избранным. Избран – король Мэуриг. В нашем Писании сказано, что избранник – лишь один, и, по-видимому, это не Ланселот.

– Избран – к чему? – не отступалась Кайнвин.

Священник уставился на нее во все глаза. Моя Кайнвин по сей день была красавицей – златоволосая, безмятежная звезда Повиса.

– Избран, госпожа, объединить все народы Британии под властью Бога Живого. Саксов, и бриттов, и гвентцев, и думнонийцев, и ирландцев, и пиктов, дабы все поклонялись единому истинному Богу и все жили в любви и мире.

– А что, если мы решим не следовать за королем Мэуригом? – спросила Кайнвин.

– Тогда наш Бог уничтожит вас.

– Эту весть ты и пришел проповедовать? – осведомился я.

– Иначе я не могу, господин. Мне так велено.

– Это Мэуриг тебе приказал?

– Нет, Господь.

– Но я владыка земель по обе стороны от ручья, – сообщил я, – а также и к югу до Кар-Кадарна, и к северу до Аква-Сулис, и без моего дозволения ты здесь проповедовать не будешь.

– Никто из людей не может отменить слова Божьего, господин, – настаивал священник.

– Вот это – может, – возразил я, обнажая Хьюэлбейн.

Женщины зашипели. Священник вытаращился на меч, затем сплюнул в очаг.

– Ты навлекаешь на себя гнев Господень.

– Ты навлекаешь на себя мой гнев, – парировал я. – И если завтра к закату ты не уберешься из моих владений, я отдам тебя в рабы своим рабам. Сегодня переночуешь со скотиной, а завтра – чтобы духу твоего здесь не было.

Назавтра священник неохотно побрел восвояси, и, словно мне в наказание, с его уходом выпал первый снег. Выпал рано – предвещая жестокие холода. Поначалу шел он пополам с дождем, но к ночи повалил густо и к рассвету выбелил землю из края в край. На следующей неделе резко похолодало. Под крышей повисли сосульки; началась долгая зимняя битва за тепло. В деревне селяне устраивались на ночлег со скотиной, а мы сражались с морозом, подкидывая все больше дров в очаг; огонь пылал так буйно, что сосульки подтаивали и с кровли срывались капля за каплей. Зимний скот мы поставили в хлева, а остальных животных забили и засыпали мясо солью, в точности как Мерлин засолил обескровленный труп Гавейна. Два дня по деревне эхом прокатывалось отчаянное мычание: быков волокли под топор. Снег испещрили алые брызги, в воздухе смердело кровью, солью и навозом. В доме ревело пламя, да толку от него было чуть. Мы просыпались от холода, мы дрожали под меховыми одеялами и напрасно ждали оттепели. Ручей замерз; чтобы запастись водой на день, приходилось колоть лед.

Наших молодых копейщиков мы по-прежнему муштровали нещадно: гоняли сквозь снегопад, закаляя их мускулы в преддверии драки с саксами. В те дни, когда снег валил густо, а ветер кружил белые хлопья над заиндевелыми коньками деревенских хижин, я заставлял воинов мастерить щиты из ивовых досок и обтягивать их кожей. Я ковал военный отряд, но, глядя на юнцов за работой, я тревожился за них, гадая, многие ли доживут до летнего солнца.

Накануне солнцестояния пришли вести от Артура. В Дун-Карике готовились к великому празднеству – пировать полагалось целую неделю после смерти солнца, – и тут нежданно-негаданно нагрянул епископ Эмрис в сопровождении шестерых Артуровых копейщиков. Копыта его коня были заботливо обмотаны кожей. Епископ рассказал нам, как гостил в Гвенте и препирался с Мэуригом, в то время как сам Артур поехал дальше, в Деметию.

– Не то чтобы король Мэуриг наотрез отказал нам в помощи, – сообщил епископ. Он освободил себе местечко у очага, отпихнув двух наших псов, и теперь, ежась, тянул пухлые, покрасневшие, растрескавшиеся руки к самому пламени. – Но боюсь, его условия неприемлемы. – Он чихнул. – Милая госпожа, ты несказанно добра, – поблагодарил он Кайнвин, что принесла ему рог с подогретым медом.

– Что за условия? – спросил я.

Эмрис удрученно покачал головой:

– Он требует трон Думнонии, господин.

– Чего-чего он требует? – вознегодовал я.

Эмрис предостерегающе поднял дебелую обветренную руку:

– Он говорит, что Мордред в правители не годится, Артур править не хочет, а Думнонии нужен христианский король. И предлагает себя.

– Ублюдок, – рявкнул я. – Вероломный трусливый ублюдок.

– Артур, конечно же, согласиться не может, – отвечал Эмрис, – он же клялся Утеру. – Епископ отхлебнул меда и блаженно вздохнул. – До чего ж славно снова согреться!

– Стало быть, Мэуриг согласен помочь нам только в обмен на королевство? – возмущенно выпалил я.

– Так он говорит. Он утверждает, что Господь убережет и оградит Гвент и, если мы не признаем его, Мэурига, королем, то должны защищать Думнонию сами.

Я подошел к двери, отдернул кожаный полог и долго глядел на высокие сугробы вдоль частокола.

– А с его отцом ты говорил? – спросил я Эмриса.

– Да, с Тевдриком я повидался, – отозвался епископ. – Мы к нему съездили вместе с Агриколой, он шлет тебе привет и поклон.

Агрикола некогда был военным вождем короля Тевдрика: этот могучий воин сражался в римских доспехах с яростной беспощадностью. Но теперь Агрикола состарился, а Тевдрик, его господин, отказался от трона, выбрил на затылке священническую тонзуру и уступил власть сыну.

– Как здоровье Агриколы? – спросил я.

– Он стар, но бодр. Он, конечно, на нашей стороне, но… – Эмрис пожал плечами. – Когда Тевдрик отрекся от трона, он сложил с себя власть. Он говорит, что не может переубедить сына.