Бернард Корнуэлл - Экскалибур

– Не хочет, – угрюмо поправил я, возвращаясь к огню.

– Пожалуй что, и не хочет, – согласился Эмрис со вздохом. – Мне Тевдрик по душе, но ныне он поглощен иными заботами.

– Какими еще заботами? – вознегодовал я.

– Ему хотелось бы знать, – почтительно проговорил Эмрис, – станем ли мы в небесах питаться подобно смертным, или потребность в земной пище отпадет. Иные, понимаешь ли, верят, будто ангелы вообще не едят, более того – избавлены от всех грубых плотских нужд, так что старый король пытается перенять этот образ жизни. Есть он почти не ест: он мне похвастался, что однажды целых три недели продержался, не испражняясь, после чего почувствовал себя куда бóльшим праведником.

Кайнвин улыбнулась, но промолчала; я, не веря ушам своим, вытаращился на епископа. Эмрис между тем допил мед.

– Тевдрик клянется, – с сомнением добавил он, – что заморит себя голодом до состояния благодати. Признаться, меня он не убедил, но в набожности ему и впрямь не откажешь. Нам всем неплохо бы поучиться у него благочестию.

– А что говорит Агрикола? – спросил я.

– Похваляется, что срет часто и смачно. Прости, госпожа.

– То-то эти двое порадовались встрече, – иронически отметила Кайнвин.

– Особой пользы в ней, на первый взгляд, не было, – признал Эмрис. – Я-то надеялся убедить Тевдрика, чтобы приструнил сына, но увы… – Он пожал плечами. – Теперь нам всем остается только молиться.

– И копья вострить, – убито проговорил я.

– И это тоже, – согласился епископ. Он снова чихнул и осенил себя крестом, отводя зло: всяк знает, чих – он не к добру.

– А позволит ли Мэуриг копейщикам Повиса пройти через его земли? – спросил я.

– Кунеглас объявил Мэуригу, что пройдет в любом случае – разрешат там ему или нет.

Я застонал. Вот только этого нам еще не хватало – чтобы одно бриттское королевство сражалось с другим. На протяжении бессчетных лет эти распри ослабляли Британию, а саксы между тем занимали долину за долиной и город за городом, хотя в последнее время промеж себя дрались саксы, а мы, воспользовавшись их разобщенностью, выигрывали битвы; но Кердик с Эллой наконец-то усвоили урок, что Артур вколотил в головы бриттов: единство – залог победы. И вот теперь саксы объединились, а бритты – разобщены.

– Думаю, Мэуриг даст Кунегласу пройти, – промолвил Эмрис. – Мэуриг ни с кем не хочет воевать. Он хочет только мира.

– Все мы хотим мира, – возразил я. – Но если Думнония падет, следующим под ударом саксонских клинков окажется Гвент.

– Мэуриг уверяет, что нет, – отозвался епископ. – Он предлагает убежище всем христианам Думнонии, что хотели бы избежать войны.

Скверные новости! Теперь любому трусу, у которого духу не хватает сойтись лицом к лицу с Эллой и Кердиком, достаточно всего-то навсего объявить себя христианином – и он сможет укрыться во владениях Мэурига.

– Неужто он вправду верит, что Бог защитит его? – спросил я у Эмриса.

– Надо думать, так, господин, ибо зачем же тогда Бог? Но у Бога, безусловно, могут быть свои представления на этот счет. Читать Его помыслы куда как непросто. – Епископ уже согрелся настолько, чтобы рискнуть стряхнуть с плеч медвежий плащ. Под ним обнаружилась куртка из овчины. Эмрис запустил руку под куртку, я подумал, вошь укусила, но нет: он извлек пергаментный свиток, перевязанный лентой и запечатанный воском. – Артур прислал мне из Деметии, – сказал он, вручая пергамент мне, – и велел, чтобы ты доставил послание принцессе Гвиневере.

– Непременно, – кивнул я, забирая свиток. Должен признаться, у меня руки чесались взломать печать и прочесть письмо, но я стойко выдержал искушение. – Ты знаешь, о чем там идет речь? – спросил я епископа.

– Увы, нет, господин, – ответил Эмрис, отводя глаза. Я немедленно заподозрил, что старикан взломал-таки печать и знал содержание свитка, да только не хотел признаваться в мелком грешке. – Наверняка ничего важного, – заверил епископ, – но Артур особо оговорил, что она должна получить письмо до солнцестояния. То есть до Артурова возвращения.

– А зачем он поехал в Деметию? – полюбопытствовала Кайнвин.

– Не иначе, хотел своими глазами убедиться, что черные щиты и впрямь выступят весной на войну, – отозвался епископ, но как-то уклончиво. Наверняка в послании содержалась истинная причина поездки Артура к Энгусу Макайрему, но Эмрис секрета не выдал – иначе пришлось бы признаваться, что он взломал-таки печать.

На следующий день я поскакал в Инис-Видрин. До обители было рукой подать, но дорога заняла все утро: кое-где мне приходилось спешиваться и вести коня и мула в поводу через сугробы. Мул вез на себе дюжину волчьих шкур – тех самых, что прислал нам Кунеглас, – и они оказались желанным подарком, ибо деревянные стены Гвиневериной темницы пестрели щелями, и в покои со свистом задувал ветер. Когда я вошел, пленница сидела на корточках у очага, пылавшего в центре комнаты. Сообщили о моем прибытии; она встала и отослала обеих прислужниц на кухню.

– Я и то подумываю, а не сделаться ли мне судомойкой, – промолвила она. – В кухне хотя бы тепло, зато от христианских ханжей проходу нет. Эти и яйца не разобьют без того, чтобы не восхвалить своего Бога, будь он неладен. – Гвиневера зябко повела хрупкими плечами и поплотнее закуталась в плащ. – Вот римляне умели поддерживать в доме тепло, а мы, похоже, это искусство утратили.

– Кайнвин шлет тебе подарок, госпожа, – сказал я, сбрасывая шкуры на пол.

– Поблагодари ее от меня, – проговорила Гвиневера и, невзирая на холод, подошла к окну и распахнула ставни, впуская в комнату свет дня. Под порывом студеного ветра пламя заметалось из стороны в сторону, к почерневшим балкам взвились искры. На Гвиневере был плащ из плотной бурой шерсти. Лицо ее заметно побледнело, но надменные черты и зеленые глаза ничуть не утратили былой властности и гордости. – Я ждала тебя раньше, – упрекнула она.

– Времена нынче непростые, госпожа, – отозвался я, оправдываясь за долгое отсутствие.

– Я хочу знать, Дерфель, что произошло на Май-Дане, – потребовала Гвиневера.

– Я расскажу, госпожа, но сперва мне велено вручить тебе вот это.

Из поясного кошеля я извлек Артуров свиток и передал его Гвиневере. Она сорвала ленту, ногтем поддела печать, развернула пергамент. Прочла его в резком отсвете, что отбрасывали в окно снега. Лицо ее напряглось, но другой реакции не последовало. Она вроде бы перечла письмо дважды, затем свернула его и небрежно отшвырнула на деревянный сундук.

– Так расскажи мне про Май-Дан, – повторила она.

– А много ли тебе уже известно?

– Я знаю только то, что Моргана считает нужным мне сообщить, а от этой стервы ничего, кроме так называемых откровений ее жалкого Бога, не дождешься. – Говорила Гвиневера достаточно громко – на случай, если нас кто подслушивает.