Карина Демина - Летняя практика

Болело все.

Даже волосы. И зубы. Егор чувствовал их все, каждый ныл по-своему. И боль эта заставляла шевелиться в тщетной попытке найти такое положение, когда хоть что-то перестанет болеть.

«Ничего… пройдет… а что ты думал… такое заклятье — и без последствий? — Мор успокаивал».

— П-помоги…

«Нет, дружок, ты сам. Я ж как ни крути, а некромант. Вот помрешь, тогда и обращайся».

Егор засмеялся, но его вновь вырвало, желтой желчью.

«Вставай. Давай. Помаленьку. И уходим…»

Уйти?

Он скорее уползет… если сил хватит. Долго он вообще тут валялся? Солнце стояло высоко. Над мертвой Марьяной Ивановной мухи вились, иные и по лицу ползали, и смотреть на это было… мерзко.

Сил хватило, чтобы отползти в сторонку.

— А я маму видел, — пожаловался Егор. — Она меня прогнала.

«Повезло. Наверное, любила».

— Не знаю. — Он лег на спину, потому что так хотя бы дышать мог. Правда, каждый вдох давался с трудом, и с немалым, но Егор старался.

Если уж случилось выжить.

«Любит. — Мор ощущался рядом, но больше его присутствие не раздражало. — Мертвые если уж отзываются, то не всегда затем, чтобы живых по головке погладить. Мертвым быть… страшно. Первые пару сотен лет. Только и тянет, что отыскать тело какого-нибудь дурака, который поверит, будто, впустивши в себя чужую душу, благое дело сотворит».

Егор, значит, дурак.

Пускай.

Его больше не волновало, что о нем подумают. И вообще ничего не волновало. Он лежал, прикрыв глаза, и наслаждался теплом.

Солнце, казалось, прямо над головой повисло.

И парит.

И жарит.

— Почему она не в ирии?

«Сложный вопрос. — Мор, похоже, тоже пребывал в настроении благостном, если соизволил побеседовать. — Возможно, не заслужила. А может, не захотела… ты вот ее какой видел?»

— Она уходила. — Егору подумалось, что со стороны это выглядит сущим безумием. Лежит полумертвый парень и сам с собой разговаривает. — Я догнать хотел. Поймать, а она не позволила…

«Похоже, туда и уходила… а почему задержалась? Кто знает… может, определили ей послушание такое, чтоб отходила, грехи отмолила… что улыбаешься? Думаешь, если уж мать твоя, то безгрешна? Моя вот еще той тварью была…»

— Заткнись. Мама…

«Понял, святое… не издеваюсь. Завидую даже… если бы она… я бы, глядишь, другим стал… или не стал бы… но твоя… если не грехи, то обещание… ты ведь клялся, что найдешь убийц?»

— Клялся, — вынужден был признать Егор.

Полегчало.

Не сказать, чтобы вовсе и сразу, но зубы болеть перестали. Да и в голове чутка прояснилось. И силенки появились какие-никакие, которых хватило, чтобы сесть и содрать изгвазданный кровью и рвотой кафтан.

«Это ты не спеши, — сказал Мор. — Он у тебя со вплетенной защитой, пригодится. Вон, травкой почисти. Скоро тут жарко станет. Так вот, клятву ты дал, это вы, люди, с легкостью. Не понимаете, что такие клятвы душу обязывают. Она и осталась за тобой приглядеть… или помочь, как придет час. И помогла, да… без нее у нас вряд ли получилось бы…»

Егор содрал клок травы и принялся тереть темную ткань. Бессмысленное занятие, но ему надо двигаться, хоть бы и так.

«Правильно… вон, погляди туда… — И Мор, скотина этакая — его-то что держит? — повернул Егорову голову. — Да не на покойницу гляди… левее… вон, у ограды…»

Ограда поднималась серою грязной стеной из осклизлых бревен. Чего на нее глядеть-то? Но Егор глядел, потому что отвести взгляд ему не было позволено. Сначала он не видел ничего, кроме сизоватой, подсыхающей травы, из которой торчали зеленые сочные стебли крапивы. И только когда широкие листья дрогнули, будто кто задел их, Егор заметил крысу.

Огромную крысу.

Серую.

Но сквозь серый мех просвечивала лиловая шкура. Глаза твари были красны. Хвост — белес и длинен, да и заканчивался массивным закругленным шипом.

«Падальщики потянулись. — Мор заставил Егора подняться. — Осторожней, эти стаями ходят».

Крапива шелохнулась левее.

И правей.

А затем из колючего клубка малины выкатилась мелкая тварь, которая отряхнулась, задрала хвост так, что костяной шип навис над головой, и зашипела. В следующее мгновенье тварь взлетела на мертвую старуху и вцепилась в нее зубами.

«Живыми, к слову, они тоже не побрезгуют, тем более что души здесь остатки, а мясо их интересует постольку-поскольку… давай-ка назад. Медленно…»

— Ты…

«Пока останусь».

Егор кивнул. Странным образом присутствие Мора успокаивало. Крыс становилось больше. Они выползали, подбирались к телу, визжали, скулили…

Не обращали на Егора внимания, позволяя отступить.

Шаг, и еще.

Если придется бежать…

«Побежишь как миленький. — Мор оскалился. — Главное, правильный стимул, дорогой…»

— Почему ты еще здесь?

«Почему бы и нет? С вами интересно… не волнуйся, уйду. Материальное воплощение меня волнует постольку-поскольку… не останавливайся».

Крысиное море замерло.

И Егор застыл.

Если они кинутся… все разом…

«Руки расслабь. Чему тебя учили? Руки расслаблены. Сосредоточен… и вообще, посторонись…» — Мор не без труда потеснил Егора. И на ладонях вспыхнули темно-зеленые клубки заклятий.

Крысы двинулись.

Медленно.

Егор отступал. Тоже медленно.

Осторожно. Шаг. И остановка. И еще шаг. Второй и третий. Вновь остановиться.

«Вот так…» — Мор просто перевернул руку, позволяя темно-зеленому пятну упасть на землю. И, соприкоснувшись с темной травой, которая от прикосновения этого разом поседела, заклятье развернулось, превращаясь в сотню мелких пауков.

Сотня распалась на две.

И на четыре.

«А теперь бежим…»

Егор не видел, как столкнулись две волны.

В спину донесся визг.

И хрип.

И еще, кажется, кто-то звал его по имени, а может, кровь гудела в ушах. Главное, он бежал. Захлебываясь. Через силу. Благодарный Мору, что тот держит тело, потому что у самого Егора не хватило бы сил.

— Нападение! — Он выбрался к колодцу и упал на колени. Из глотки вырвался противный сип. — Нападение…

Егор не сомневался, что падальщики были первой волной.

Люциана Береславовна обошла Щучку кругом.

С одное стороны.

С другой.

Бровку приподняла.

— Даже так. — Клеймо она не могла не заметить. — Просто очаровательно… я, конечно, понимаю, что вы личность в высшей степени неординарная…

Сказала, что выругалась, Еська и тот покраснел, то ли стыдно ему стало, что личность он неординарная, то ли не за себя, но за супругу свою переживае.

— …Но это несколько чересчур даже для вас.

Говорит и со Щучки взгляду не сводит. Та и оцепенела.

А я вздохнула, припоминаючи, как недавне сама тряслась перед Люцианой Береславовной.

Ничего.

Попривыкнет.

Обе они попривыкнут.

— Вы, конечно, отдаете себе отчет, что моя прямая обязанность доложить об этом… — она мизинчиком на клеймо указала, — украшении? И о том, что обладательница оного бродит без заботливого пригляду каторги…