Карина Демина - Летняя практика

И рядышком.

Я оглянулась, убеждаясь, что не стоит Архип Полуэктович за моею спиною многострадальною. Он же ж могет. Я зазеваюсь, а он руку на плечико возложит и спросит, пошто подслухиваю. Но за спиною наставника не было, а была ограда, вороты и кикиморы, которые к энтим воротам сползались. Меж лап их чешуйчатых пацуки-падальщики сновали. От и ворон лысый на плот сел, захихикал человеческим голосом.

Вот он, значится, каков — свету конец, Еськой предсказанный.

— Прости, не знаю, с чего начать.

— С начала попробуй.

— Сначала… начало далеко… помнишь Никодима?

— Этого засранца лучше к ночи не поминать.

— Архип!

— Чего? Был засранцем. И помер засранцем и…

— Я была виновата.

— Чего? Люциана, ты, конечно, всех милей, всех румяней и вообще, но на рожон он сам полез и получил заслуженно. Лучше пожалей тех, кого этот засранец… и не надо на меня так смотреть! Я уже взрослый и могу выражаться так, как сочту нужным… так вот, кто из-за него погиб…

Она вздохнула.

И горестно так, что ажно у меня сердце стало.

— Он любил меня и…

— Прекрати, — жестко оборвал Фрол. — Я тебя тоже любил. И что? Мне надо было вырезать пару-тройку деревень, любовь свою доказывая? Или еще что учинить? Любовь не оправдание, тем более ты ясно дала понять ему, что…

— Вот-вот, слушай Фрола, он умный. Бывает иногда.

— Мне начали сниться кошмары… будто Никодим возвращается. Встает передо мной и смотрит. Он ничего не делал, просто смотрел… а я просыпалась в холодном поту.

— Совесть, — прошептал Еська над ухом. — Она такая…

А мне от Люциану Береславовну жаль было. Я ж видела и про нее с Никодимом. И про Марьяну Ивановну, которая его учить взялась.

— Я не рассказывала… стыдно было… невообразимо стыдно.

Я тронула Ареевы волосы.

Живой. Как оно еще сложится — сие неведомо, и об одном жалею, что времени мы потеряли изрядно. Тепериче разумею, об чем Люциана Береславовна сказывала, повторяючи, что нынешним днем жить надобно. А я…

— Я молилась, но молитвы помогали слабо. Я даже подумывала о том, чтобы уйти из Акадэмии… вдруг все стало неважно…

— Ты же…

— Я знаю, последний год, и все это глупо, но я была молода, Фрол! Я была, по сути, девчонкой, которая всю жизнь свою недолгую прожила в золотом тереме, и вот ее впервые заставили выглянуть из этого терема. Даже не выглянуть, выпихнули в грязь, изваляли… я просто не знала, как мне все это… а тут сестрица моя… влюбилась. И так влюбилась, что… все совпало, будто кто ворожил.

Арей открыл глаза.

Хотел спросить что-то, но Еська прижал палец к губам.

— Она была желанной гостьей в тереме. А я… я нашла того, кто казался мне другом. Собеседником. Он был способен выслушать. Услышать. И разговоры с ним успокаивали. Он уверил меня, что моей вины в случившемся нет.

— А наших уверений тебе было недостаточно?

— Не знаю. — Голос Люцианы Береславовны дрогнул. — Архип, ты… ты просто не перебивай. Мне сложно говорить об этом. Пожалуйста.

Арей потрогал голову.

Поморщился.

— Он готов был слушать обо всем… просто слушать. Не пытаясь меня переубедить, как отец… не насмехаясь, как ты, Архип… не… понимаешь, мне надо было выговориться кому-то, кто не стал бы судить или требовать, чтобы я выбрала.

— А разве мы требовали?

Этот голос глухой. И я вздыхаю вместе с Люцианой Береславовной.

— Не словами, Фрол. Теперь я понимаю, что было тогда… да, вы требовали. Выбирать требовали. То, что Никодим тогда говорил, это ведь правда. Потому и задело, что правда… и у меня был выбор, но не хватало духу этот выбор сделать. Я тянула… Трусость? Да, трусость. И сегодня я бы поступила иначе… сегодня…

Тишина.

И в ней слыхать, как воють волки за околицей. От ихнего вою как-то нехорошо делается, зябко. Я сажуся подле Арея, а он меня обнимает, гладит, будто чует мой страх.

— Ты хотел, чтобы я была с тобой. Это нормально… это правильно, наверное. И тебе казалось все простым. Мы женимся. Живем вместе. Ты работаешь. Я… как получается… ты не думал о том, что мне придется оставить. И я вовсе не о золоте… я бы пережила без украшений и нарядов. Божиня с ними, с нарядами… но бросить все… отца… сестру… подруг у меня не было, это верно. Зато была старая нянька, которая меня растила. И кормилица… и ключница, она еще с мамкой своей в приданое пришла… был конюх, дядька Вернат… и кобыла моя, Серебрянка… и жизнь привычная… и да, Архип, карьера. Пусть я не наделена силой, но ведь не дура же! Мои исследования тоже были для меня важны. И почему я должна была их бросить без малейшей надежды продолжать? А еще… я никогда не любила детей, Фрол. И когда ты заговаривал о наших детях… надо было сказать сразу, но я… мне было стыдно. За многое, за что я стыдиться не должна бы, но вот… я просто не представляла себя в той жизни, которую ты рисовал. Но и не представляла себе жизни без тебя. Сложно все… и я сама себя запутала, настолько, что…

Арей ладонь мою раскрыл, провел пальцем по линии, которая не то сердца, не то жизни — бабка меня учила, а я все не могла запомнить.

— А он был внимательным… и говорил, что сестру мою любит, что сделает все возможное, лишь бы счастлива была. Я же… я же ему как сестра… у меня старших братьев не было никогда.

Архип выругался. И так нехорошо. Иных слов я прежде и не слыхивала. На всякий случай и запомнила, оно-то, может, и не заклятие, а все одно лишним не будет.

— Когда ты уехал… от него гонец пришел… с письмом, что сестре дурно, что отравили ее, не иначе… и вот-вот ей… я и бросила все, полетела… с Марьяной, — очень тихо добавила Люциана Береславовна, мы едва расслышали. — Она… она была целительницей… она могла спасти сестру… она знала, что происходит. Понимала. И пусть потом клялась, будто бы ни сном ни духом, но я уверена — знала.

Теперь голос Люцианы Береславовны звучал глухо.

— И Михаил знал.

Вдох.

Я и не заметила, что дышать перестала. Пальцы Ареевы руку сжимають, легонько, а все одно больно, только боль чужая.

— Мы не в царский терем отправились, а… в другое место. Золотая клетка… и я в ней. Не соловей, так, курица бестолковая, безголовая… и он там. Сначала говорил мне о том, что полюбил, что моя сестра, конечно, красива, да только одной красотой сыт не будешь. Что наши с ним беседы раскрыли ему глаза. Что он всегда мечтал встретить женщину понимающую, добрую… как я… он был так убедителен. Будь мое сердце свободно, я бы не устояла.

Пауза.

И длится она долго, я успеваю прижать Арееву ладонь к щеке. А Еська, на этакие нежности глядючи, отворачивается.

— Но был ты. И была Светочка, которой он недавно похожие речи пел… и я ответила отказом. Снова и снова. Я просила его отпустить меня. Я клялась, что не стану рассказывать сестре… да что там сестре, никому ни слова не скажу. Дура… и ему надоело. Мне… мне была предложена сделка. Я остаюсь в… том месте. Уступаю ему в его… ухаживаниях. Не ною. Не рыдаю. И вообще стараюсь вести себя правильно. И когда на свет появится ребенок, получаю волю и царское благословение.