Мэгги Стивотер - Воронята

— Адам, это ерунда. Почти все, что я сделал, уже опубликовано. Так что поздно секретничать. Да и несколько лет назад уже было поздно.

— Послушай, Ганси, — с напором заговорил Адам, — неужели ты не чувствуешь? Не чувствуешь?..

— Что — не чувствую? — Ганси терпеть не мог ссориться с Адамом, но этот разговор почему-то напоминал именно ссору.

Адам без особого успеха попытался облечь свои мысли в слова, но в конце концов просто бросил:

— Следят.

На противоположной стороне стоянки из двери «Нино» появился наконец-то Ноа и побрел к ним. Ронан, сидевший в «Камаро», развалился на сиденье и запрокинул голову, будто спал. Ганси чуял где-то поблизости запах роз и впервые подстриженной в этом году травы, он вдыхал запах сырой земли, возвращавшейся к жизни под прошлогодними листьями, и воды, бегущей по камням в горных теснинах, где никогда не ступала нога человека. Возможно, Адам был прав. Что-то назревало в этой ночи, думал он, что-то невидимое открывало глаза.

Когда Адам в следующий раз бросил мячик, уже Ганси протянул руку, чтобы поймать его.

— Думаешь, кому-нибудь пришло бы в голову следить за нами, — сказал Ганси, — если бы мы не были на верном пути?

К тому времени, когда Блю медленно вышла наружу, усталость успела пригасить ее тревогу. Она полной грудью вдохнула холодный ночной воздух. Просто невозможно было подумать, что это та же самая субстанция, которая попадает в «Нино» сквозь кондиционеры.

Запрокинув голову, она посмотрела на звезды. Здесь, на краю центра города, уличных фонарей было слишком мало для того, чтобы их свет полностью забивал звезды. Большая Медведица, Лев, Цефей. Она находила одно за другим знакомые созвездия, и ей становилось все легче дышать.

Открывая замок, которым был пристегнут велосипед, Блю заметила, что цепь холодная. С противоположной стороны стоянки до нее доносились обрывки негромкого разговора. Неподалеку от нее по асфальту прошаркали шаги. Люди, несомненно, были самыми шумными из животных, даже когда вели себя тихо.

Когда-нибудь она поселится в каком-нибудь таком месте, где можно будет стоять около своего дома и не видеть никаких фонарей, одни только звезды, где она будет ощущать себя как никогда близко к способности овладеть талантом матери. Когда она смотрела на звезды, в ней просыпалось что-то такое, что требовало от нее видеть больше, чем просто звезды, улавливать значения в хаосе небесного свода, находить в нем образы. Но все это не имело смысла. Ей удавалось лишь иногда разглядеть Льва и Цефея, Скорпиона и Дракона. Возможно, ей требовался горизонт пошире, и чтобы города вокруг не было. Ей, правда, совершенно не хотелось видеть будущее. Она хотела видеть нечто такое, чего не сможет и не увидит никто другой, и, возможно, для выполнения этого желания требовалось больше магии, чем ее вообще существовало в мире.

— Прошу прощения… э-э… мисс… Здрасте.

Голос был мужской, напряженный и принадлежал местному уроженцу — в произношении гласных острые углы были стерты почти начисто. Блю с равнодушным видом повернулась.

К ее удивлению, она увидела перед собой Элегантного Юношу; в тусклом свете дальних фонарей его лицо казалось старше и более худым. Он был один. Поблизости не было видно ни Президента Сотового Телефона, ни Неряхи, ни их неприветливого друга. Одной рукой он держал велосипед. Вторую изящно сунул в карман. Неуверенная поза плохо вязалась с джемпером, украшенным изображением ворона, к тому же Блю успела заметить (прежде чем он поднял плечо и прикоснулся им к уху, словно было холодно), что джемпер на плече заметно потерся.

— Здрасте, — ответила Блю, куда мягче, чем сказала бы, если бы не увидела проплешины на одежде. Она и представить себе не могла, что ученики Эглайонби могут носить потрепанные джемперы. — Вы Адам, да?

Он растерянно, судорожно кивнул. Блю посмотрела на его велосипед. Она не знала, какая разновидность мальчишек из Эглайонби может ездить на велосипеде, а не на автомобиле.

— Я собрался домой, — сказал Адам, — и мне показалось, что я узнал вас в темноте. — Он говорил очень вежливо, без малейшего намека на фамильярность. — Я хотел попросить прощения. За то, что сегодня случилось. Хочу, чтобы вы знали: я не просил его это делать.

От внимания Блю не ускользнуло, что его голос с отчетливым произношением был столь же приятен, как и его облик. Он напоминал о закате в Генриетте: качели на нагретых солнцем верандах, стаканы чая со льдом, цикады, забивающие мысли своими песнями. Он посмотрел через плечо, потом оглянулся на звук автомобиля, проехавшего по соседней улице. Когда он вновь обернулся к Блю, на его лице все еще сохранялось напряженное выражение; Блю поняла, что это выражение — морщина между насупленными бровями, сжатые губы — обычно для него. Оно вполне шло к его чертам лица, сочеталось с каждой линией вокруг его рта и глаз. «Этот парень из Эглайонби не слишком-то счастлив», — подумала она.

— Это очень мило с вашей стороны, — сказала она, — но вам вовсе не за что извиняться.

— Я не собираюсь перекладывать всю вину на него, — возразил Адам. — Собственно, он был прав. Я действительно хотел поговорить с вами. Но я вовсе не собирался, ну… что называется, подцепить вас.

Вот тут-то ей и следовало бы отшить его. Но именно этого она и не смогла, ей мешало воспоминание о том, как он покраснел, сидя за столом, появившаяся на его губах неуверенная улыбка. Его лицо казалось необычным — как раз настолько, чтобы ей хотелось рассмотреть его получше.

Честно говоря, с ней никогда еще не случалось такого, чтобы она, флиртуя с кем-то, добилась бы успеха.

Прекрати! — потребовал от Блю внутренний голос.

Не послушавшись его, она спросила:

— И чего же вы хотели ?

— Поговорить, — ответил он. Благодаря местному акценту слово вышло протяжным и прозвучало так, словно подразумевало не простую болтовню, а нечто вроде исповеди. Против своей воли она разглядывала его тонкий, красиво очерченный рот. — Наверное, — добавил он, — если бы я сам заговорил с вами, этого недоразумения не случилось бы. Я частенько оказываюсь в дураках из-за чужих идей.

Блю собралась было рассказать ему, как из-за идей Орлы в дураках то и дело оказываются все обитатели их дома, но сообразила, что на это он скажет что-нибудь еще, она ответит ему, и это может затянуться на всю ночь. Было в Адаме нечто такое, что говорило: с ним можно побеседовать. Из ниоткуда прозвучал голос Моры: «Думаю, можно не напоминать, что тебе не следует никого целовать, верно?»

Тут Блю опомнилась. Она была, как отметила Нив, разумной девушкой. Как ни развернись сейчас события, все неизбежно закончится плохо. Она задержала дыхание, а потом с силой выдохнула.