Галина Романова - Мемуары рядового инквизитора. Экзамен для недоучки

Он замолчал, но его молчание было достаточно красноречивым. И едва ли не впервые заставило прислушаться к словам пра и задуматься над ними. Еще одна смерть молодого, подающего надежды некроманта. Считать ли этот случай семнадцатым? Всего через несколько дней после того, как был обнаружен шестнадцатый труп? А почему бы и нет? Кто бы ни был виновником этих таинственных смертей – судьба или какой-то маг – он одним выстрелом убивал двух зайцев. Не только устранял талантливого студента, но и заодно избавлялся от его напарника. Пусть он не такой уж умный-гениальный, но после этого случая ему точно не дадут работать по специальности. В лучшем случае, в принудительном порядке заставят сменить профессию, а в худшем – казнь, замененная на пожизненное заключение.

– Что с вами, брат Груви? – меня бережно взяли под локоток.

– Я думаю об этих смертях, – пришлось признать. – Если считать этот труп семнадцатым…

– А почему бы и нет? В конце концов, еще одна смерть молодого некроманта… Их даже специально истреблять не надо – сами себя перебьют.

Мне опять ужасно захотелось врезать пра, но я сдержался. Спокойно, Згаш, спокойно. Ты пока еще зависишь от этого человека и должен сначала избавиться от этой зависимости, а уж потом лелеять планы мести.

– Я должен с ним встретиться. С Брашко Любечанином.

– Вы получите такую возможность.

Собственно, тюрьмы при монастыре не имелось. Как-никак, тут не следственное управление. Монастырь был просто не приспособлен для ведения таких дел. Да, на его территории располагалось столичное отделение Инквизиции, но занимало всего одно здание, стоящее отдельно от остальных, объединенных в единый комплекс. Именно там и находились оборудованные под камеры подвалы, во всех остальных зданиях используемые по прямому назначению – для хранения продуктов и всякого хлама.

Несмотря на то, что вроде как одно время считался подследственным и даже имел сомнительную честь посидеть в инквизиторскою тюрьме, я в здании здешнего следственного управления пока еще не бывал. Даже при поступлении в монастырскую школу все соответствующие указы мне зачитывали в приемной отца-настоятеля. Приземистое здание из красного кирпича, двухэтажное, украшенное рядом полуколонн стояло отдельно от прочих, в скверике. Оно имело два входа – главный, который я легко открыл и запасной, а именно низенькую дверцу в торцовой стене. На вид обычная дверца, под козырьком, чтобы не замочил дождик, но обитая железом. И вот возле нее дежурил солдат.

Внутри было тесно, темно, пахло старыми пергаментами, мышами, земляной пылью – в общем, всем тем, чем обычно пахнет в старых зданиях. Длинный узкий коридор, передвигаться по которому можно было с осторожностью – вдруг неожиданно откроется дверь и посетителя отбросит к стене напротив – заканчивался двумя лестницами. Одна вела на второй этаж, а вторая – в собственно тюрьму. Она, как я узнал сразу, тоже была двухэтажной – в камерах первого этажа имелись небольшие окошки под самым потолком, куда худо-бедно проникал свет и даже свежий воздух. Камеры второго этажа представляли собой классические каменные мешки, где узники большую часть времени проводили в полной темноте. Свет им полагался только раз в сутки – вместе с похлебкой приносили и небольшую свечу. В спертом воздухе горела она плохо, постоянно чадила и коптила, а порой и гасла раньше срока, оставляя заключенного во мраке подземелья. Не самое приятное времяпрепровождение. Впрочем, тут надолго не задерживались – из каменных мешков быстро переселялись либо на кладбище, либо на эшафот, либо, если удавалось смягчить приговор, в другие тюрьмы.

На первом, «светлом» этаже сидели как раз те, кто находился под следствием и ожидал, куда же их отправят. Таких счастливчиков было меньше, чем можно было подумать. Из восемнадцати камер шесть представляли собой пыточные подвалы, допросную, архив, каморку тюремного врача и караульное помещение. Так что больше двенадцати узников тут не водилось.

Мне удивительно легко удалось получить разрешение на свидание с доставленным несколько часов тому назад студентом. То ли визита тут уже ждали и все подготовили, то ли настолько изумились наглости, что не смогли оказать сопротивление.

– Только недолго, – предупредили меня. – Через два часа в соседней камере начнется допрос, а там слышимость отличная.

– Странно. Должно быть наоборот…

– Должно быть именно так, – следователь, выписывавший пропуск, усмехнулся. – Конечно, вопросы дознавателей расслышать через стенку трудно, но вот если подозреваемый начинает вопить и визжать от боли – это слышно всему этажу. Действует, знаете ли, на нервы.

– На чьи?

– На все. Одним дает возможность задуматься о собственном поведении, а других… других он отвлекает от размышлений. Так что мы придерживаемся четкого расписания – в первой половине дня заняты пыточные, во второй – допросная. Вам повезло – вы попали в пересменку. Советую завершить ваш разговор в течение получаса. Потом вас будут… отвлекать.

Он оказался прав. Спустившись на этаж, я заметил, что дверь в пыточную распахнута настежь, и два помощника палача усиленно наводят там порядок – отмывают полы, расставляют инструменты, заново настраивают дыбу. Когда-то и мне пришлось побывать в руках таких вот «умельцев». И хотя удалось обойтись без последствий – спасибо, как ни странно, пра Михарю, бывшему целителю! – воспоминания остались самые неприятные. Я постарался проскользнуть мимо двери как можно скорее, не тратя времени на то, чтобы осмотреться.

Камеры узников практически чередовались с «подсобными помещениями» – наверное, чтобы далеко не водить арестантов. Справа они располагались следующим образом: караулка, потом две камеры, потом допросная, потом еще две камеры, потом комната врача и две последние камеры, в одной из которых и сидел Брашко Любечанин. Кстати, напротив его двери находилась дверь в одну из двух допросных – ему пришлось бы только сделать два-три шага по коридору.

Дежурный солдат долго гремел ключами, выискивая среди дюжины почти одинаковых тот, который подходит. Ключи действительно были похожи – настолько, что путались даже привычные охранники, а уж про энтузиаста, который решит выкрасть связку, дабы выпустить одного из пленников на свободу, и говорить нечего – пока не перепробуешь все, нужного не отыщешь. К тому же, их в связке было больше восемнадцати – так сказать, чтобы предоставить возможность выбора.

Эта камера отличалась неким комфортом – во всяком случае, относительно той, где когда-то пришлось коротать время вашему покорному слуге. Никаких охапок соломы на каменном полу, никакой дырки для стока нечистот, никаких цепей и колодок. Дощатый топчан с тощим матрасом и старым одеялом, табурет, прибитый к стене стол, на котором стояли миска и свечка. Ведро с крышкой в дальнем углу – и все. Нет, вру, цепи имелись – стандартные кандалы на запястьях и щиколотках арестанта, и тот, сидя на табурете, рассматривал их с таким видом, словно только что увидел. Впрочем, он отвлекся от этого занимательного зрелища и вскинул голову, глядя на посетителя.