Яцек Пекара - Я, инквизитор. Башни до неба.

Ну да, это был аргумент. Трудно себе представить, чтобы инквизиторы преследовали того, кто искренне им благоволит и кто злословит на папистов, которыми мы и сами были сыты по горло.

– Вы, однако, понимаете, что, несмотря на самые лучшие намерения, я могу оказаться не в состоянии вам помочь? – Я решил ясно поставить вопрос. – Я симпатизирую вам как бывшему ученику Академии, но я не буду фабриковать доказательства преступления и не предъявлю ложных обвинений.

– Знаю, знаю, и я бы не посмел от вас этого требовать. Впрочем, – он рассмеялся, – я обезопасился разными способами.

– Пожалуйста, пожалуйста, мне не терпится услышать остальную часть истории.

Он остановился у мраморной колонны и огляделся вокруг, чтобы проверить, нет ли кого поблизости.

– Вы оставите это при себе, не так ли?

– Если только вы не действуете вопреки законам, которые я защищаю.

– Нет-нет, конечно же, нет. – Он поморщился, словно ему причиняла боль сама мысль о том, что он мог бы поступить подобным образом.

Он ещё раз огляделся, а потом понизил голос почти до шёпота

– Вы наверняка знаете, что наблюдение за действиями соперника, его методами, намерениями, предлагаемыми решениями это обычная вещь в художественном мире... – он прервался и подождал, пока я ему поддакну. – И наш случай не исключение. Я пытаюсь разузнать, что делает Шуман, а этот пройдоха подсылает ко мне своих шпионов...

– Понимаю.

– И этим шпионам я позволил украсть некоторые документы из моей студии. – Он захихикал. – Специально подготовленные документы, представьте себе.

– И что такого содержали упомянутые документы?

– Эскизы и предварительные планы моего собора. Представляющие собой великие намерения, даже гениальные, но в настоящее время неосуществимые.

– Ага. И?

– Шумана это должно встряхнуть. Этот каналья подготовит новую концепцию, или хотя бы наброски новой концепции, ибо честолюбие не позволит ему остаться позади.

– И в связи с этим вы думаете, что ваш соперник создаст плохой проект? Почему?

– С чего бы это, мастер! – Он широко улыбнулся. – Проект этого негодяя будет гениальным, повергающим на колени, новаторским, потрясающим...

– Погодите... – прервал я его, потому что де Вриус, очевидно, играл в игру, правил которой я не успел узнать. – И это вам понравится?

– Ну конечно! – Он улыбнулся ещё лучезарнее.

– Это не понравится монахам, – рискнул я предположить.

– Куда там! – Запротестовал он. – Монахи будут в восторге.

Игра становилась всё более непонятной.

– И где в этом ваш интерес?

– Монахи будут в восторге до определённого момента, инквизитор, до определённого очень конкретного момента.

– Ну конечно! – Я с размаху хлопнул себя по лбу, злясь на себя, что сразу не увидел финал интриги. – Они будут в восторге до тех пор, пока не увидят смету...

– И график работ, – вскричал он с искренней радостью. – Ведь его собора не увидят ни наши внуки, ни внуки наших внуков, ни внуки внуков наших внуков, ни... Да всё равно. Братцы будут в бешенстве, я вам говорю...

– Ну-ну, хитро придумано, – похвалил я его. – Но я думаю, что ваша интрига только затянет работу. Шуману придётся исправить...

– Шуман ничего не исправит, – прервал он меня решительным тоном. – Шуман будет ругаться с ними целыми неделями или месяцами, а потом злой и обиженный уедет искать счастья в другом месте, оставив монахов с задачей расчищать весь беспорядок. И они так нахлебаются с архитекторами и строителями, что в Христиании будет один собор. Мой!

Он потёр руки и аж сам засмеялся собственным мыслям.

– А если монахи примут его план?

– Невозможно, господин Маддердин. Они должны были бы быть сумасшедшими. Но даже если, повторяю: даже если, – он поднял палец, – они окажутся настолько глупы, то всё равно не всё можно купить за деньги.

– Такому взгляду на вещи учит и наша святая вера, – согласился я. – Интересно, однако, что в данном случае вы имеете в виду?

– Время не купишь. – Он пожал плечами. – Человеческие умения не купишь, зиму не удастся подкупить, чтобы она не приходила, солнце, чтобы всегда светило, дождь, чтобы не шёл...

– Да, – буркнул я. – Кажется, я уже понимаю вашу точку зрения.

– Я попросту дал Шуману дерево и верёвку, а этот ублюдок сам соорудит себе из них виселицу и сам на ней повесится. – Он захлопал и улыбнулся с таким удовольствием, словно только что узнал, что тот, кто отписал ему имущество в завещании, перебрался в лучший из миров.

Потом, как будто вспомнив, что дал волю эмоциям, он встревоженно огляделся. И вздохнул с непритворным облегчением, когда убедился, что поблизости нет никого, кто мог бы нас подслушать.

– Вот как это выглядит, – сказал он на конец. – Если вы не сможете мне с этим помочь, я справлюсь сам, хотя, признаюсь, я предпочёл бы, чтобы этот подлец сгинул со света, а не только из Христиании. А я так понимаю, что если вы обнаружите следы применения чёрной магии, то наказание его не минует. Правда? Не минует?

– Господин де Вриус, если я обнаружу следы применения какой-либо магии, неважно, чёрной, белой, жёлтой или фиолетовой, то строительство собора будет последней заботой Шумана. Уж поверьте.

– Ну! – Он улыбнулся во весь рот. – В этом случае я не поскуплюсь на доказательства моей благосклонности. – Он величавым жестом похлопал меня по плечу кончиками пальцев.

Этот жест вместо того, чтобы меня разозлить, просто меня позабавил.

– Господин де Вриус, я не один из ваших прорабов или инженеров. Оставьте при себе это непочтительное панибратство.

Архитектор поморщился.

– Что вы за человек, если не можете принять за чистую монету проявление вежливости и симпатии. Но в таком случае, вы уж теперь сами доберитесь до выхода, чтобы я больше не надоедал вам этим, как вы говорите, непочтительным панибратством.

Он раздражённо фыркнул, после чего молча развернулся и быстрым шагом двинулся по коридору к столовой.

– Художники, – вздохнул я, наблюдая, как он уходит. – Кожа настолько тонкая, что горошиной можно поранить до самой кости.

Я направился в сторону двери, размышляя о том, как сложилась бы моя жизнь, если бы я сам стал художником. Может, поэтом, создающим рифмы столь грациозные, что они трогали бы потаённые струны в человеческих душах? А может, ювелиром, под чьими пальцами возникали бы ювелирные шедевры? А может...

– Инквизитор, инквизитор... – донёсся до моих ушей шёпот, исходящий, по всей видимости, из большого резного шкафа.

Я приостановился.

– Кеплень уговаривал вас уехать, не так ли? Скажите?

– Не думаю, чтобы я хотел обсуждать эту тему с голосом из шкафа, – проворчал я, однако настолько чётко, чтобы меня услышали.

– Он хочет всё загрести под себя. – Я услышал смех.