Брендон Сандерсон - Путь королей

— От варенья не откажусь, — объявила Шаллан.

— Варенье из правденики, — сообщил Кабзал, демонстрируя баночку из зеленого стекла. — Азирское. Тамошние легенды гласят, что тот, кто отведает этих ягод, будет говорить только правду до следующего заката.

Шаллан вскинула бровь. Они сидели в садах Конклава на подушках, брошенных поверх разостланного одеяла, недалеко от того места, где девушка впервые экспериментировала с духозаклинателем.

— Это на самом деле так?

— Едва ли. — Кабзал открыл банку. — Ягоды безобидны. Но вот листья и стебли растения при сжигании выделяют дым, от которого люди пьянеют, и их переполняет беспричинное счастье. Похоже, у жителей тех краев вошло в привычку собирать стебли правденики для костра. А потом они едят ягоды, глядя на огонь, и в итоге ночь получается весьма… интересной.

— Странно, что… — начала Шаллан и прикусила язык.

— Что? — подбодрил Кабзал.

Она вздохнула:

— Странно, что растение не назвали рожденикой, с учетом того, как…

Тут Шаллан покраснела, а Кабзал рассмеялся:

— Хорошая мысль!

— Буреотец! — воскликнула она, еще сильней заливаясь краской. — Я совершенно не умею соблюдать приличия. Дай-ка мне варенья.

Он улыбнулся и протянул ей ломоть хлеба, намазанный зеленым вареньем. Тусклоглазый паршун, прихваченный еще в Конклаве, сидел на земле возле стены из сланцекорника, играя роль импровизированной дуэньи. Было так странно находиться в обществе мужчины почти того же возраста, что и сама Шаллан, под присмотром одного лишь паршуна. Она словно вырвалась на волю. Ожила. Или, может быть, все дело в солнечном свете и просторе…

— А еще я совершенно не умею заниматься наукой. — Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. — Мне слишком нравится простор.

— Многие из величайших ученых провели жизнь в путешествиях.

— И на каждого из них приходится сотня тех, кто не вылезал из душных архивов и похоронил себя под книгами.

— По-другому у них бы не получилось. Большинство тех, кто обладает склонностью к науке, предпочитают пыльные архивы и библиотеки. Но не ты. Это делает тебя привлекательной.

Она открыла глаза, улыбнулась ему и откусила большой кусок хлеба с вареньем. Тайленский хлеб был таким пышным — почти как пирожное.

— Итак, — начала девушка, пока Кабзал жевал свой кусок, — теперь, отведав варенья, стал ли ты правдивее, чем раньше?

— Я ревнитель. Мой долг и мое призвание — быть все время правдивым.

— Разумеется, я тоже все время правдива. До такой степени правдива, что иногда с моих губ слетает ложь. Для нее, видишь ли, внутри совсем нет места.

Он от души расхохотался:

— Шаллан Давар! Я не могу себе представить, чтобы такая милая девушка, как ты, солгала хоть единожды.

— Тогда ради твоего душевного здоровья я буду произносить неправду попарно. — Она улыбнулась. — Я чувствую себя ужасно, а эта еда — просто кошмар.

— Ты только что опровергла всю народную мудрость и все мифы, связанные с вареньем из правденики!

— Вот и хорошо. Варенье не должно быть связано с народной мудростью и мифами. Только с миленьким видом, ярким цветом и потрясающим вкусом.

— Как и юные дамы, по-моему.

— Брат Кабзал! — Она опять покраснела. — Ну нельзя же так, это неприлично.

— И все-таки ты улыбнулась.

— Не могу сдержаться. Я ведь милая, яркая, и у меня есть вкус.

— Про яркость ты верно подметила. — Он явно намекал на ее густой румянец. — И про милый вид. А вот что касается того, какая ты на вкус…

— Кабзал! — воскликнула Шаллан с притворным негодованием. Однажды она убедила себя, что его интерес продиктован всего лишь заботой о душе, но верить в это становилось все сложней. Жрец навещал ее по меньшей мере раз в неделю.

Ревнитель тихонько рассмеялся в ответ на ее смущение, но она лишь сильней покраснела.

— Прекрати! — Она вскинула руку, заслоняя глаза. — Мое лицо, вероятно, уже того же цвета, что и волосы! Ты не должен говорить такие вещи, ты же служитель Всемогущего!

— Но ведь я к тому же мужчина.

— Мужчина, который утверждал, будто испытывает ко мне лишь научный интерес.

— Да, научный, — спокойно подтвердил он. — Подразумевающий множество экспериментов и изысканий, выполняемых собственноручно.

— Кабзал!!!

Он от души захохотал и откусил кусок хлеба. Прожевав, добавил:

— Светлость, прошу прощения. Ты так мило возмущаешься, что я не могу удержаться.

Шаллан опустила руку, ворча, но в глубине души понимая: ревнитель все это сказал отчасти потому, что она его подтолкнула. Девушка ничего не могла с собой поделать. Никто и никогда не демонстрировал по отношению к ней такой растущий интерес, как Кабзал. Он ей нравился — ей нравилось с ним говорить, слушать его. Это был чудесный способ разнообразить монотонную учебу.

Разумеется, союз между ними невозможен. Если она сумеет защитить свою семью, ей придется заключить политически выгодный брак. Интрижка с ревнителем, который принадлежит королю Харбранта, не принесет пользы никому.

«Вскоре нужно будет намекнуть ему, как все обстоит на самом деле, — подумала она. — Он и сам понимает, что это ни к чему не приведет. Ведь понимает же?»

Кабзал подался вперед:

— Шаллан, ты и впрямь такая, какой кажешься, верно?

— Способная? Умная? Очаровательная?

Он улыбнулся:

— Искренняя.

— Я бы так не сказала.

— Да-да. Я вижу это в тебе.

— Я не искренняя, а наивная. Я все детство провела в родовом поместье.

— Ты не кажешься затворницей. Ты не страшишься разговоров.

— Мне пришлось такой стать. Бо́льшую часть детских лет я беседовала сама с собой, а мне противны скучные собеседники.

Кабзал улыбнулся, но в его глазах сверкнула тревога.

— Какая жалость, что такой, как ты, не досталось всеобщего внимания. Это все равно что повесить красивую картину изображением к стене.

Она оперлась на защищенную руку, доедая хлеб.

— Не сказала бы, что мне не хватало внимания — по крайней мере, не в количественном смысле. Отец уделял мне очень много внимания.

— Я слышал о нем. У него репутация сурового человека.

— Он… — Девушка напомнила себе, что следует притворяться, будто отец жив. — Моему отцу знакомы и пыл, и доблесть. Только вот они навещают его по отдельности.

— Шаллан! Это самая остроумная вещь, которую я от тебя слышал.

— И вероятно, самая правдивая. К несчастью.

Кабзал заглянул в ее глаза, словно в поисках чего-то. Что он увидел?

— Кажется, ты не очень-то переживаешь за отца.

— Еще одно правдивое утверждение. Ягоды подействовали на нас обоих, как я погляжу.

— Мне что-то подсказывает, что у него есть склонность причинять боль, так?

— Да, но только не мне. Я слишком ценная. Я его идеальная, совершенная дочь. Видишь ли, мой отец — именно тот человек, который может повесить картину изображением к стене. Ведь так ее не испортят недостойные взгляды, к ней не прикоснутся недостойные пальцы.