Пол Томпсон - Убежище

Она распрямила ноги, откинулась на спинку ванны и закрыла глаза. В палатке было тихо, за исключением порывов ветра снаружи и стука какого-то металлического предмета, колышимого бризом. С трудом она выкинула все мысли из головы и позволила тишине и благодатной влаге совершать свою успокаивающую магию. Она задремала.

«Выглядит здорово».

Она не вздрогнула, так как слышала, как он входит, и узнала его прихрамывающую походку, но была удивлена увидеть его.

Выглядевший более чем болезненным, Гилтас прислонился к деревянному дверному косяку. Он надел геб, одеяние без рукавов висело свободно, не стянутое ремнем. Оно пузырилось поверх повязки на его правом плече. На плечи был накинут домашний халат. Тростью ему служил обломок черенка от лопаты.

«Поверить не могу, что ты на ногах», — сказала она.

«Для меня это тоже шок», — ответил он, слабо улыбаясь. Без предупреждения, он начал сползать по косяку. Кериан молнией выскочила из ванны, подхватив Гилтаса прежде, чем тот упал на пол.

Мебель Хамарамиса, как и сам генерал, была весьма скромной. Кериан опустила Гилтаса на короткую необитую скамью и стала рядом, глядя на него сверху, положив руки на бедра, капая на ковер.

«Тебе не следовало вылезать из кровати. Ты разбередишь рану».

«Она зажила». — Кериан выглядела удивленной, и он добавил, — «Верховная Жрица Са'ида довольно опытная».

«Я отдала приказ, чтобы ее не подпускали!»

Он был поражен. — «Почему?»

«Тебя ранил человек. Хватит нам их услуг!»

Гилтас закашлялся, весь содрогаясь. «Ты бы так не говорила, если бы это было твое плечо», — проскрежетал он. Но, конечно же, она бы говорила то же самое.

Раздраженная, к тому же не желая ругаться с ним, пока он был так слаб, Кериан решила закончить принимать ванну. Прихватив жесткую морскую губку Хамарамиса и забравшись обратно в ванну, она принялась скрести ноги и ступни, пока ее муж наблюдал за ней.

Наконец, тяжелая тишина и его мрачное выражение лица переполнило чашу терпения. «Что бы это ни было, просто скажи это!» — произнесла она, с плеском швыряя губку в ванну.

«Я пытаюсь подобрать слова». — Его голос был спокойном, но в каждом слоге сквозила озабоченность. — «Ты оставила свой отряд в Долине Голубых Песков?»

«Да».

«Кериан, это чревато».

Она кивнула: «Это не было решением, которое я приняла с легкостью. Но Глантон — компетентный офицер. Он приведет своих воинов, и Фаваронаса, домой».

«Не в этом дело». — Он сделал паузу, затем заговорил, явно с трудом выдавливая из себя слова. — «Командиру не следует покидать своих солдат!»

«Я думала, ты мертв или умираешь! И я не нуждаюсь в том, чтобы ты учил меня, как быть командиром!»

«По всей видимости, нуждаешься! Мое здоровье было совершенно не при чем. Твоей первейшей обязанностью было находиться со своими воинами. Оставление их самих на себя могло быть истолковано как трусость».

Эти слова заставили Львицу вскочить, вызвав водопад через края ванны. «Как ты смеешь! Никто не называет меня трусом, даже ты!»

Он откинулся, слегка задыхаясь, напряжение и эмоции собирали свою дань.

«Ты не трус, Кериан. Я знаю это. Но твое недавнее поведение было безрассудным и опасным. Мне сказали, что ты притащила гниющий труп песчаного зверя к дверям Сахим-Хана».

Мрачно кивнув, она согласилась.

«Зачем?» — спросил он.

Она всплеснула руками. «Как доказательство, конечно же! Меня обвинили в истреблении безоружных женщин и детей. Я обнаружила, что, скорее всего, за это ответственен песчаный зверь, возможно, по указанию этого изменника, Фитеруса. Если бы я просто рассказала эту историю Сахим-Хану, он бы мог не поверить мне или мог проигнорировать меня. Предъявив свое доказательство народу Кхури-Хана, я сразу же положила конец этой лжи».

«Ты крайне оскорбила чувство собственного достоинства Сахим-Хана».

«Меня не волнует его чувство собственного достоинства!»

Она выжала воду из волос и шагнула из ванны. Когда Кериан снова посмотрела на своего мужа, его лицо было абсолютно спокойно, морщины на нем видимо стали в два раза глубже, чем прежде, а взгляд был опущен в пол. Беспокоясь, она протянула ему руку, собираясь помочь вернуться в кровать.

«А мое чувство собственного достоинства тебя волнует? Ты не подчинилась самым строгим моим приказам».

Она уронила руку. «Каким приказам?» — спросила Кериан, искренне озадаченная.

«Не сражаться с кхурскими кочевниками».

«О чем, во имя Хаоса, ты говоришь? Они напали на нас!»

«Тогда тебе следовало уклониться от них». — Он стукнул по ковру тростью.

«Они знали, куда мы направлялись! Как я могла, в самом деле, одновременно уклоняться от них и вести твою бессмысленную экспедицию!»

Он с трудом выпрямился. В глазах не было гнева, только глубокая печаль.

«Кериансерай, я люблю тебя больше жизни», — прошептал он. Ее нараставший гнев улетучился. «Но я должен делать то, что лучше всего для эльфийской нации», — добавил он. — «Твои поступки продолжают провоцировать наших врагов и раздражать наших союзников. Ты последовательно совершаешь импульсивные опрометчивые поступки в то время, когда малейшие нюансы наших деяний могут означать жизнь или смерть».

Его осанка стала прямой, и в это мгновение ее муж исчез. Теперь к ней обращался Беседующий: «Ты снимаешься с командования моими армиями».

Если бы он вытащил клинок и нанес удар, и то не поразил бы ее сильнее. Она в шоке уставилась на него, пока он продолжал.

«Я верю, что со временем ты поймешь, почему я должен принять такое решение, поймешь, в каком постоянно нарастающем политическом напряжении мы находимся. Таранас возглавит кавалерию. Хамарамис сохранит командование моей личной стражей. Ты можешь служить в любом отряде, в котором пожелаешь, или можешь подать в отставку».

С этими словами он неуклюже повернулся и, тяжело опираясь на импровизированную трость, хромая, вышел.

В нескольких метрах, в коридоре, ведущем в главную комнату палатки, поджидал Планчет. Когда появился Беседующий, Планчет в три длинных шага покрыл расстояние между ними.

От монарха требовалось много печальных решений. Только что сделанное им было самым наихудшим. Гилтас повернул к Планчету посеревшее лицо в испарине и прошептал: «Сделано. Отведи меня домой».

Вода на коже Кериан высохла. Она не знала, сколько времени прошло, но когда, наконец, пришла в себя, то сидела на ковре, прижавшись спиной к ванне. Ее нижнее белье было жестким и сухим.

Уволена. Она была уволена. Собственным мужем!

Сколько лет она служила в армии, сражаясь с врагами своего народа? Сколько она пролила крови и дралась с противниками более многочисленными, более сильными, более беспощадными, чем она? Она побеждала и терпела поражения, много раз, но всегда продолжала борьбу. Она никогда не успокаивалась. А теперь она была отправлена в отставку, вышвырнута, унижена.