Элейн Каннингем - Терновый Оплот

Его страшное чувство вины поразило сердце Бронвин, и она взяла руки отца в свои.

— Я не виню тебя, — быстро сказала она. — На протяжении многих лет я пыталась найти правду о своем прошлом. У меня было не так много путей и все они заканчивались стеной в переулке. Я зарабатываю на жизнь, находя потерянное. Вещи, которые большинство людей отчаянно ищут. Если даже я не смогла найти путь к собственному прошлому, как мог ты, считающий свою миссию давно завершенной, надеяться управиться лучше.

Хронульф слабо улыбнулся.

— У тебя доброе сердце, дитя. Сердце матери.

— Расскажи мне о ней, — настояла она.

Они сели рядом, и паладин начал свой рассказ о прошлом, медленно и со странной неловкостью. Сначала, Бронвин думала, что источником этого была стена, выросшая между ними за потерянные годы, но вскоре она поняла, что причина еще глубже. Хронульф редко бывал дома, а потому у него остались лишь скудные воспоминания о ней в те времена, когда они действительно были семьей. Он не знал дочь. Она подумала, смог бы он когда-нибудь узнать её лучше, если бы не случился налет. Прежде, чем воспоминания отца иссякли, прошло не мало времени. Он поднялся на ноги. Казалось, он испытывал облегчение, имея в голове хоть какой-то план действий.

— Идем, — сказал отец. — Я покажу тебе крепость.

* * * * *

Удача Эбенайзера, которая в последнее время знавала не лучшие дни, наконец пошла на подъем. В нужное время он встретил нужный караван, где договорился с хозяином о возвращении лошади в Залы Правосудия Глубоководья. Потребовалось поболтать, да заплатить, но дворф разошелся с караванщиком, довольный тем, что все будет сделано в точности в соответствии с его просьбой. Сам он с чистой совестью отправился на север. Долг был уплачен. Вероятнее всего рано или поздно, молодой человек, столь увлеченный своим Тиром, окажется в храме этого бога и воссоединиться со своим конем. Дворф не причинил животному никакого вреда, разве что слегка истоптал подковы.

С торгового пути Эбенайзер спустился в предгорья. Вход в туннели Каменной Шахты располагался неподалеку от дороги, но был столь хитро спрятан, что обнаружить его смог бы лишь дворф. Эбенайзер отыскал нужное место — крутой холм, окруженный плотным кольцо молодых сосен — и провел руками по каменной стене, ища тонкий узор. Отыскав искомое, он приложился плечом к каменной двери, давя и ворча, покуда та не подалась во внутрь. Дворф быстро нырнул в открывшийся проход, и дверь позади него с громким стуком вернулась на место.

Подождав пару секунд, он дал своим глазам приспособиться к темноте, а рукам — потереть затекшую спину. Он не ездил верхом некоторое время, а потому ноги и спина его теперь ныли от усталости. Дворф лишь пожал плечами и бросился бежать вниз по туннелям. Большинство знакомых Эбенайзера людей считали дворфов медленными и быстро устающими созданиями, но любой дворф, стоящий хотя бы ногтя, мог бежать, поддерживая разумную скорость, покуда это было нужно.

Добравшись до реки, Эбенайзер понял, что время движется к закату. Он напряг уши, пытаясь расслышать хоть что-то за проклятым шумом несущейся воды. Чем ближе он подходил к владениям своего клана, тем сильнее беспокоился о родственниках. Ускорив шаг и игнорируя предательски мокрую неровную тропу, он промчался мимо нескольких пещер и туннелей, стремясь в самое сердце территории дворфов.

Внезапно, в нос его ударил запах, скрутивший живот и заставивший сердце рухнуть в сапоги. Дворф узнал его безошибочно. Любой его сородич, когда-либо поднимавший свой топор, отлично знал эту вонь — медную, тяжелую, странно сладкую и совершенно отвратительную. Запах пролитой крови, что почернела и высохла. Запах остывающих тел. Жуткий ошеломляющий страх пронзил Эбенайзера, лишая его воли и сил двигаться вперед. Он замер. Из горла дворфа вырвался одинокий крик — первый и последний траурный обряд, который он позволил себе прежде, чем узнать все. Он заставил себя бежать, покуда все еще мог доверять собственным ногам, стремясь попасть туда, куда должен был попасть.

Он снова остановился только у Зала Предков, ошеломленный разрушением памятников, простоявших здесь неисчислимые века. Древние каменные статуи дворфов упали на пол, разлетевшись на куски. Части их валялись среди живых дворфов, убитых их падением.

Эбенайзер склонился к ближайшему из убитых, и сжал зубы, чтобы не выпустить рвущийся наружу крик. Патриарх Каменной Шахты, его отец, возглавил атаку. Старый дворф был убит не падающими статуями. Это было понятно со всей ужасающей ясностью. Каменные дворфы не обладали мечами и копьями, и таким медленным, жестоким знанием своего дела. Эбенайзер поднял взгляд и сморгнул внезапно застлавшие глаза слезы. Рядом с отцом лежало несколько человек. На телах их виднелись отчетливые раны, нанесенные топором дворфа. Эбенайзер немного успокоился. Смерть отца не была легкой, но она была славной.

Поднявшись, Эбенайзер начал бродить по комнате. Гнев его рос с каждым опознанным трупом дворфа — и становился горячее с каждым телом, которое он не мог опознать. Он не был чужд сражениям, но эта резня была из тех, что редко увидишь. Метка удовольствие, продолжительного и нескончаемого зла, лежала на каждом хладном и изувеченном дворфе.

Эбенайзер нашел больше подобного в большом зале. Никто из дворфов не выжил. Клан Каменной Шахты был истреблен. Тела его жестоко убитых сородичей были оставлены разлагаться в пустых залах.

Горе сковало его, милостиво замедляя мысли и сжимая сердце. Он медленно двигался через царящее вокруг опустошение, ухаживая за мертвецами, отмечая их имена в своей памяти. Время замедлилось и потеряло всякий смысл. Лицо дворфа было словно гранит, глаза сухи, а взгляд тверд, когда он сложил в одну могилу тела друзей и родственников. Прошли часы. В каком-то дальнем углу своего сознания Эбенайзер все еще считал время, а потому знал, что где-то над Горами Меча сейчас возвышается круглая восковая луна. Но здесь он видел лишь тьму и осознавал жуткую задачу, стоящую перед ним. Он не приляжет передохнуть, пока все члены Клана Каменной Шахты не обретут свой покой под кучей камня.

Когда дело было сделано, дворф опустился на землю, постаравшись облечь в слова угнездившийся в душе страх.

В памяти его мелькнуло изуродованное лицо молодого Фродвиннера. Из всех дворфов Каменной Шахты он умер тяжелее и лучше всех. Собрав на себе столько ран, что те способны были повалить тройку дворфов, он все еще продолжал сражаться. От топора его полегли семь человек и четверо полуорков. Разумеется, терять ему было больше всех в клане. Прошло лишь два дня после свадьбы, где он женился на самой красивой, самой энергичной дворфской девице на тысячах путей. У них с Тарламерой были сотни лет жизни впереди. Фродвиннеру едва исполнилось пятьдесят. Он был ребенком. Просто мальчишкой.