Алина Углицкая - Перст судьбы. Эсмиль

Нервные окончания ожили. Дрожь возбуждения наполнила мужское тело. Пленник дернулся, желая стать ближе к этой восхитительной женщине, но лэр постарался на славу: веревки слишком крепко держали.

Когда сердце пленника загрохотало от возбуждения, а в глазах появился лихорадочный блеск, Эсмиль почти любовно погладила его правую ладонь, дожидаясь, пока он полностью расслабится. И вдруг четким, остро отточенным движением, всадила ему под ноготь указательного пальца одну из толстых стальных игл. Болезненный вскрик разорвал тишину ночи, которая до сих пор нарушалась лишь тяжелым дыханием.

– Вот видишь, мой лэр, – Эсмиль одарила Дарвейна призывным взглядом и облизнула губы, – ему очень больно. Но он жив и здоров. Мне продолжать?

Он молча кивнул, чувствуя, как в груди грохочет сердце. Еще никогда в жизни Дарвейн не видел настолько кровожадной женщины, которая бы упивалась болью живого существа.

А Эсмиль полностью отдалась процессу, наслаждаясь каждым его нюансом. Она совершенно выкинула из головы, для чего затеяла всю эту демонстрацию. Иголки входили в упругую плоть одна за другой, заставляя пленника кричать до хрипоты. Амаррка знала все нервные узлы на человеческом теле. Знала, где воткнуть иглу, чтобы вызвать временный паралич ног, а где – чтобы лишить человека зрения или слуха. Ей были хорошо известны все слабые места человеческого тела, и сейчас она бессовестно пользовалась своими знаниями.

Когда закончились иглы, она предложила вырвать пленнику ногти. А еще как бы между прочим похвасталась, что знается на технике акхимат. Лэр не знал, что это и не проявил должного энтузиазма. Тогда она пояснила ему – это умение снять скальп так, чтобы жертва осталась живой. Дарвейна передернуло.

– Откуда ты все это знаешь? – хмуро осведомился он, разглядывая обезумевшего от боли пленника.

– У меня было много рабов. Иногда приходилось их наказывать. Да и интересно наблюдать за реакцией.

– Ясно. А кнут зачем? Хочешь отходить его до полусмерти?

– Фи, как грубо, – Эсмиль сморщила носик, – я хочу доставить ему удовольствие.

– Вот этим? – лэр скептично усмехнулся.

– Именно этим. Ему понравится. Нам с тобой тоже.

Дарвейн отлепился от стены и приблизился к пленнику. Встал напротив, расставив ноги и заложив большие пальцы за край кушака.

С наемным убийцей творилось что-то непонятное. Бледный, покрытый липким потом, он дрожал, будто в лихорадке, несмотря на то, что в помещении было довольно тепло. Его губы подрагивали, глаза лихорадочно блестели, а из горла то и дело срывался хрип. Что он чувствовал, Дарвейн так и не понял, но решил, что пора уже прекращать этот фарс. Похоже, его рабыня хоть и имеет некоторые познания в пытках, но совершенно не знает, куда их применить. Доставить удовольствие! Это ж надо такое выдумать.

Он быстро пересёк амбар и распахнул двери. Как и ожидалось, за порогом стояли Ниран и Вирстин. Увидев своего капитана, оба вытянулись в струнку и уставились на него преданным взглядом. Лэр понимающе усмехнулся.

– Нир, забери мою рабыню в гостиницу. Отвечаешь за нее головой. Вир, для нас есть работенка…

Эсмиль раздраженно зашипела, когда ей на плечи накинули шубку, всунули в руки корзинку с инструментом и не слишком вежливо вытолкали за двери. Кнут Дарвейн отобрал, так же, как и стек, сказав, что сам вернет их законным владельцам, ведь рабыню за воровство могли и убить. Девушка, сузив глаза, выслушала суровую отповедь, развернулась и, с гордостью оскорбленной королевы, направилась в сторону гостиничного крыльца. Единственное, о чем она сожалела, так это о том, что не воткнула иглы под ногти этому наглому грубому варвару, который именует себя ее господином.

Дарвейн метался по амбару, будто загнанный зверь.

В углу темной кучей валялось то, что осталось от пленника, преданный Вирстин застыл у запертых дверей, вытянувшись в струнку, а его лэра раздирала на части неконтролируемая ярость.

Наконец, Дарвейн замер посреди помещения, нервным жестом взъерошил волосы, выбившиеся из хвоста, и обвел вокруг себя мутным взглядом. Желание убить кого-то постепенно отпускало.

Капитан снял с пояса флягу с крепким вином и жадно сделал пару глотков. Обтер горлышко, закрутил, вернул фляг на место и уставился на валявшийся под ногами труп с таким видом, будто только что его увидел.

– Вир, – хрипло позвал он, – ты ведь тоже это слышал?

– Да, Ваша Милость, – ровным голосом ответил данганар.

– Ты в это веришь? В то, что мой младший брат мог нанять этих убийц?

– Вас слишком долго не было дома. Все может быть…

Дарвейн судорожно вздохнул, растирая горло. У него вдруг перехватило дыхание при одной мысли о том, что пленник сказал правду. Хотя, какой смысл ему врать? Да еще под пытками?

– Это не может быть правдой. Мариос… Зачем ему это?

– Может, он хочет занять ваше место? Стать лэром? – Вирстин пожал плечами.

– Ты сам слышишь, что говоришь? Я пять лет не получал вестей от своей семьи, никто в клане не знает, что мы возвращаемся. С какой стати Мариосу нанимать убийц?

– Ваша Милость, вы уж меня простите, но я же здесь был и слышал, что он сказал, – насупился данганар, задетый несправедливым упреком, и пнул то, что осталось от пленника. – Эти подонки ждали нас в Керанне и точно знали, кого ищут. Следили за нами до самой гостиницы, потом увидели, что мы разделились, и решили сначала убрать нас с Риком. Думали, что с двумя легче справиться. А девчонка вообще не помеха. Но вы бы только видели, как она…

– Хватит! – Дарвейн его оборвал. – Прибери здесь, – бросил устало и открыл дверь.

Ночной воздух ударил в лицо, проясняя мысли. Пахло сыростью, конским навозом и древесными стружками. Со стороны пекарни доносился запах свежей выпечки.

Дарвейн глянул на восток. Еще часа два – и начнется рассвет. Что ж, для сна этого мало, но вполне достаточно для кое-чего другого.

Взгляд мужчины заскользил по темным гостиничным окнам. В одном из них теплился едва заметный огонек свечи. Дарвейн самодовольно хмыкнул, направляясь к крыльцу. Судя по всему, его рабыня так и не ложилась. Неужели ждала? Что ж, покорная женщина в его руках – это все, что ему сейчас нужно, чтобы забыться…

***

В маленькой комнатке царил полумрак, только одинокая свеча на столе давала немного света. Эсмиль стояла у окна, повернувшись спиной к двери. Она так и не уснула, всю ночь ожидая Дарвейна.

Бесилась, ругала себя, проклинала грязного варвара, но при этом, прокрутившись в постели без сна несколько часов, все же встала и застыла у окна, краем глаза отметив, как объект ее мыслей вышел из заброшенного амбара и остановился, озираясь.

В душе точно что-то надломилось. Гордая и непокорная амаррка вдруг испытала странное чувство, похожее на тоску. Женщины Амарры никогда не влюблялись – это было табу, тяжкий грех, сурово наказываемый кровавой богиней. Да и в кого там было влюбляться? В рабов?