Екатерина Оленева - Твёрже алмаза

– Вы пережили множество увлекательных приключений? – высокомерно дёрнула она бровью.

– У её светлости зоркий глаз.

Каролина аккуратно поставила чашку на стол. От греха подальше. Так и чесались руки запустить её в голову грубияну, как она частенько это проделывала, ссорясь со старшим братом.

–Лучше расскажите, вы повесили кого-нибудь из этого отребья?

– Я не лакей, сударыня, а военный. Я никого не вешал. Я стрелял.

– Попали?

– Когда как.

– Что же было дальше?

– Прочесали улицу за улицей. Постреляли в бандитов. Посмотрели, как вешают мародёров. На этом всё закончилось, – раздался глубокий голос Сида.

Обернувшись, Каролина поднялась с кресла, даже не подумав о том, что и зачем делает. Совсем так же поднималась она при появлении старших в пансионе.

При виде вскочившей, словно школьница, жены, тёмная бровь маршала удивлённо приподнялась, и Каролина почувствовала, что краснеет.

Герцог обошёл стол и, упав в кресло, растянулся в нём с кошачьей вальяжностью:

– Вижу, Питер, вы развлекаете мою жену рассказами о вчерашних подвигах? – в голосе Сида Кайла звучала вопросительная интонация. – Рад, что вы не даёте даме заскучать. Но теперь, если вы не против, я сам позабочусь о досуге моей жены. Бэрт! Вина!

Он холодной небрежности в тоне Сида не по себе сделалось даже Каролине, хоть слова были обращены и не к ней.

–Каролина, душа моя, если вас не затруднит, не могли бы вы присесть? А то, когда перед тобой навытяжку стоят два таких юных ангелочка, начинаешь чувствовать себя древним антиквариатом. Не самое приятное чувство.

Каролина села, недовольно хмурясь. Правда, она не до конца решила, кем больше вызвано недовольство – герцогом, его оруженосцем или её собственным поведением.

– Возможно, вы, сударь, – обратился Сид к Питеру, – пожелаете продолжить разговор, начатый вами прошлой ночью?

– Простите, сэр, но я считаю, что в обществе госпожи герцогини это неуместно.

– Почему же? – поудобнее устроился в кресле маршал.

Питер скользнул по Каролине взглядом:

– Это может доставить ей неприятности.

– Вы полагаете? – глаза Сида нехорошо блеснули. – Сударыня, наш разговор доставляет вам неудовольствие?

–Это во многом будет зависеть от того, что является его темой. Из обронённых фраз я успела понять немногое.

– Я охотно ввиду вас в курс нашей беседы, миледи. Представьте себе моё удивление, дорогая, когда я, посвятив вечер борьбе с гидрой революции, по возвращению домой нашёл оплот вольнодумства в моём собственном оруженосце?

– Оплот вольнодумства? Можно уточнить, что ваша светлость под этим подразумевает?

– Можно, – пригубил поданное вино маршал. – Моя светлость под этим подразумевает те красноречивые заблуждения, что господин Питер изволил высказать. Подумать только, мой собственный оруженосец проповедует революцию.

На красивом лице Питера отразилось замешательство:

– Я вовсе не проповедую никаких идей! – горячо возразил он.

– Не оправдывайтесь, – усмехнулся Сид. – Вольнодумство – сейчас это модно. Но отдаёте ли вы, салонные умники, себе отчёт в том, что последует за вашими речами? А последует за этим ровно то, чему вы вчера стали свидетелями: разорение, анархия, реки крови.

– Хотеть свободы не значит хотеть анархии!

Сид Кайл изысканным движением поднёс к губам бокал и отпил очередной глоток вина.

– То, как вчера вы, практически не задумываясь, не разбираясь, отдавали приказы вешать и стрелять в людей… – запальчиво начал Питер.

– Вы осмеливаетесь оспаривать мои приказы?

– Я не осмелился! Чему вы и были свидетелем, – с досадой ответил Питер. – Но я уже сказал вам, и готов повторить снова – отдавать приказ о казни без суда и следствия недостойно вас, милорд. Ни ваше имя, ни ваша слава этого оправдать не могут – напротив! Они лишь делают пятнающее вас пятно темнее и больше.

Сид Кайл стряхнул несуществующие крошки с тонких кружевных манжет, из которых, словно из нежной пены, выступали его узкие запястья и тонкие бледные пальцы.

– Меня не может не раздражать то, как вы наплевательски относитесь к моим безусловным правам, юноша. И то долготерпение, что я проявляю по отношению к вам, в один прекрасный момент может улетучиться так же внезапно, как и появилось. Очень хотелось бы чтобы вы отдавали себе в этом отчёт.

– Я отдаю!

– Сомневаюсь в этом. Я не теряю надежду что причина ваших ошибочных взглядов таится лишь в вашей молодости, хотя порой мне начинает казаться что вы попросту глупы. Однако потрачу на вас ещё немного моего драгоценного времени, – для искренней усмешка Сида Кайла была слишком широкой. – Вы ведь заметили, Каролина, что в воздухе разлит дух неповиновения?

– Хотелось бы этого не замечать, но для этого нужно стать слепой и глухой.

– Верно, – довольно кивнул Сид. – Моя дорогая, как вы думаете, терпение и мягкость могли вчера помочь нам укротить чернь?

Каролина бросила на мужа удивлённый взгляд, не слишком понимая, какую цель он преследует? Чего хочет добиться этим театром?

– Была ли оправдана моя звериная жестокость? – настаивал на ответе Сид.

– Полагаю, что да, сударь.

– Видите? Даже невинная девушка, ничего не смыслящая ни в политике, ни в ратном деле, понимает, что бороться с уличными бандитами можно лишь противопоставляя им силу.

– Невинная девушка всего лишь отвечает на ваши наводящие вопросы, маршал. К тому же она даст вам лишь те ответы, что вы сами захотите от неё услышать.

– Вы считаете меня настолько глупой? – возмутилась Каролина.

– Я считаю вас настолько влюблённой, – с горечью ответил Питер.

На мгновение повисла пауза.

Каролина, стрельнув взглядом в мужа отметила, как сосредоточенно тот рассматривает собственного оруженосца. Дорого бы она дала, чтобы прочитать мысли герцога в этот момент.

– Я надеюсь, вы цените мою снисходительность к вам, Питер? – Сид аккуратно поставил опустевший бокал на столешницу.

– Без сомнения, мой лорд.

– Надеюсь, что так. Но ничто в мире не длится бесконечно. И конец вашей службы наступит быстрее, чем мы оба рассчитывали, если вы ещё раз позволите себе республиканские высказывания в адрес моей страны и неуважительные слова или взгляды в адрес моей жены. Вы поняли меня, юноша?

– Да, сэр.

– А сейчас можете быть свободны.

Каролина проводила взглядом Питера.

Он явно был в ярости, но ему приходилось глотать гнев крупными дозами.

– Не слишком ли сурово? – вздохнула она.

– Сударыня, я никогда не позволю себе вмешиваться в ваши отношения с компаньонками, подругами или горничными. И считаю вправе рассчитывать на то, что в мои дела с оруженосцами, пажами и войсками вы так же не полезете. Вам там тем более нечего делать, что вы ни черта не смыслите в политике и стратегии.