Марк Лоуренс - Ошимское колесо

ЧЕТЫРЕ

Хамада громадный город и превосходит большинство других городов Разрушенной Империи, хотя мы в христианских странах не любим об этом говорить. Подъехать к ней можно только из пустыни, так что она всегда радует глаз. У неё нет больших стен – песок просто насыпался бы к ним, обеспечив врага пандусом. Хамада медленно поднимается из земли там, где подземные воды сковали дюны травой карран. Сначала это глинобитные куполообразные здания, поразительно белые благодаря известковой побелке, и их тёмные внутренности ослеплённый солнцем глаз не в силах различить. Постепенно здания увеличиваются, а земля опускается к обетованной воде, открывая башни, минареты и дворцовые комплексы из белого мрамора и бледного песчаника.

Перед нами в пустыне вырастал город, и от этого вида все притихли. Прекратились даже разговоры о Солнце Зодчих, бесконечные "почему" и ходящие по кругу дискуссии о том, что всё это значит. После вечности в Саха́ре было что-то магическое в том, чтобы увидеть Хамаду – и поверьте, два дня там это целая вечность. Внимание у всех переключилось, и я был этому рад вдвойне, поскольку по глупости упомянул, что значительная часть Геллета опустошена оружием Зодчих, и что я видел масштабы разрушения. Шейх, который, очевидно, уделял куда больше внимания урокам истории, чем я, отметил, что уже восемь сотен лет Солнце Зодчих не зажигалось, и потому шансы одному человеку увидеть два таких события чрезвычайно малы. И лишь вид Хамады не дал ему развить эту мысль и прийти к заключению, что я каким-то образом причастен к этим взрывам.

– Как я буду рад слезть с этого верблюда, – нарушил я молчание. При мне был меч, который я забрал у Эдриса Дина, и кинжал, который я принёс из Ада – их вернули по моему требованию после инцидента с джинном. В Хамаде я сменю свою робу на что-нибудь более подходящее. А уж сев на лошадь, я немедленно почувствую себя, как прежде!

С востока Хамады есть ворота, от которых на пятьдесят ярдов в обе стороны тянутся стены. Арка ворот такая высокая, что под ней легко пройдёт слон с большим украшенным перьями хаудахом на спине. Их называют Ворота Мира, и шейхи всегда входят в город через них. Поэтому, уже увидев вблизи манящую цивилизацию, наш караван развернулся и направился вдоль города, чтобы соблюсти традиции.

Я ехал в голове колонны, стараясь держаться подальше от Джамина – не верилось до конца, что джинн не сумеет каким-то образом сбежать из мёртвых земель и снова вселиться в его тело. Из хорошего на последней миле нашего путешествия случилось только одно: остатки воды разделили на всех, и это было поистине подлинное изобилие. Ха'тари лили её себе в рот, на руки, на грудь. Что касается меня, то я просто пил, пока мой живот не набух, и больше уже в него не лезло. И даже после этого жажда мёртвых земель не исчезла – рот пересох, стоило мне проглотить последний глоток.

– Чем займёшься, принц Ялан? – Шейх ни разу так и не спросил, как я оказался в пустыне. Возможно, поверил, что на то была воля Божия, поскольку моё пророчество необъяснимым образом оказалось правдивым. Впрочем, в отличие от прошлого, моим будущим он интересовался. – Останешься в Либе? Поехали со мной на побережье, и я покажу тебе свои сады. У нас на севере мы выращиваем не только песок! Может, останешься?

– Хм. Возможно. Но сначала я собираюсь показаться в Матеме и встретиться со старым другом. – Всё, чего я хотел, это оказаться дома, с ключом, в одно и то же время. Я сомневался, что три двойных флорина и горсть мелких монет в кармане помогут мне туда добраться. Если бы я мог добраться до побережья благодаря шейху Малику, это было бы замечательно – но я сомневался, что его благоприятное мнение обо мне переживёт это путешествие. По моему опыту любые несчастья довольно быстро начинают списывать на чужака. Пройдёт несколько недель в пустыне, его сын так и не выздоровеет, шейх начнёт расстраиваться и тогда станет смотреть на всё в другом свете. И как скоро тогда из человека, который предупредил его об опасности, я стану тем, кто её накликал?

– Дела задержат меня в Хамаде на месяц… – проронил шейх, когда мы приблизились к Воротам Мира. Над аркой был привязан скрюченный труп – самый удивительный труп из всех, что я видел за долгое время. На всём теле развевались полосы чёрной ткани, а под ними виднелась кожа жертвы, которая была белее, чем у викингов, за исключением множества ран, где она темнела от засохшей крови. Но самым поразительным были висевшие сломанные конечности: под плотью, разрезанной ударами меча, должны были виднеться кости, но вместо них среди полчищ мух блестел металл. Ворона-падальщица вспугнула мух, и сквозь чёрное облако я заметил серебристую сталь, сочленённую в суставах.

– Это работа Механика, – сказал я, прикрывая глаза, чтобы лучше разглядеть, когда мы подъехали ближе. – Он выглядит почти как современный флорентинец, из Умбертиде, но внутри он…

– Механизм. – Шейх Малик остановился прямо перед аркой.

Позади нас начала собираться колонна.

– Могу поклясться, что это банкир. – Я подумал о старом добром Марко Онстаносе Эвеналине из Южного отделения Коммерческих Деривативов Золотого Дома. Он научил меня торговать перспективами. Некоторое время мне нравилось принимать участие в безумных спекуляциях, управляющих потоком денег между дюжиной крупнейших флорентийских банков. Банков, которые, как иногда казалось, управляли миром. Я раздумывал, действительно ли это он – если так, то он управился со своим перспективами не очень-то хорошо. – Может даже один из тех, кого я знаю.

– Теперь уже сложно сказать. – Шейх Малик направил верблюда вперёд. – Да уж. – Похоже, дюжина, если не больше, арбалетных болтов пробила голову банкира, почти ничего не оставив от его лица и уничтожив серебристо-стальной череп. И всё равно я думал о Марко, которого в последний раз видел с некромантом Эдрисом Дином. Марко, с его нечеловеческим спокойствием и проектами по соединению мёртвой плоти с механизмами. Когда его начальник, Даварио, впервые вызвал его, я подумал, что мне хотели показать мёртвую руку, приделанную к механическому солдату. Возможно, шутка была в том, что человек, который привёл того солдата, и сам был мертвецом, натянутым на изменённый каркас творения Механика.

Ха'тари остались у ворот, напевая свои молитвы о наших душах, или о праведном воздаянии нам, а свита шейха проехала внутрь. Мы избавились от толпы беспризорников-оборванцев, которые увивались за нами ещё с окраин, а вместо них на нас тут же набросилось множество хамадийцев всех мастей, от уличных торговцев до принцев в шелках, и все требовали новостей. Шейх заговорил с ними на быстром и остром языке пустыни. По их лицам я понял: они знали, что новости будут дурными, но мало кто из них понимал, насколько. Никто из собравшихся в оазисе Пальм и Ангелов уже никогда не пройдёт снова через эти ворота.