Марк Лоуренс - Ошимское колесо

– А у вас острый глаз, принц Ялан. – Махуд бросил на меня мрачный взгляд поверх своего кубка с водой.

– Засахаренный скорпион, принц Ялан! Как ты мог жить в Либе и не попробовать его? – Шейх выглядел смущённым.

– Это величайший деликатес. – Колено Тарелль ударилось в моё.

– Уверен, мне он понравится. – Проговорил я сквозь стиснутые зубы. Зубы, которые и не думали раскрываться, чтобы впустить тварь. Я таращился на скорпиона – чудище длиной в девять дюймов от изгиба хвоста, нависавшего над его спиной, до громадных одинаковых клешней. Арахнид был слегка прозрачным, а его панцирь – оранжевым и блестел от какой-то сахарной глазури. Будь этот скорпион чуть больше, и его можно было бы спутать с лобстером.

– Есть скорпиона – утончённое искусство, принц Ялан, – сказал шейх, привлекая наше внимание. – Во-первых, не вздумай съесть жало. Насчёт остального обычаи разнятся, но у меня на родине мы начинаем с нижней части клешни, вот так. – Он взялся за верхнюю часть и вставил нож между двумя половинками. – От небольшого поворота хрустнет…

Уголком глаза я заметил, как скорпион на моей тарелке дёрнулся в мою сторону на негнущихся ногах, шесть глазированных конечностей скребли по серебру. Я изо всех сил врезал кубком по спине твари, раздавив её – ноги разлетелись вдребезги, осколки полетели во все стороны, мутный сироп потёк из разломанного тела.

Все девять аль Хамидов в изумлении уставились на меня, раскрыв рты.

– А-а… это… – Я попытался сочинить какое-нибудь объяснение. – Вот как делаем мы там, откуда я родом!

Тишина натягивалась, быстро превращаясь из неловкой в неуютную, но наконец, шейх, громко рассмеявшись, обрушил кубок на своего скорпиона.

– Не изысканно, зато эффективно. Мне нравится! – Двое из его дочерей и один сын последовали его примеру. Махуд и Джамин смотрели на меня прищуренными глазами, разрезая свой десерт кусочек за кусочком в строгом соответствии с традицией.

Я посмотрел на покрытое сиропом месиво фрагментов на своей тарелке. От скорпиона сохранились лишь клешни и жало. Мне по-прежнему не хотелось его пробовать. Напротив меня Мина сунула в свой прелестный ротик липкий ломоть разломанного скорпиона, не прекращая улыбаться.

Я взял кусок – острый и сочащийся гноем – надеясь как-то отвлечь внимание всех, чтобы я мог выбросить эту штуку. Жаль, что язычники так не любят собак. Гончая на пиру всегда поможет избавиться от нежеланной еды. Со вздохом я направил фрагмент в сторону своих губ…

Когда внимание всех, наконец, отвлеклось, я и сам слишком отвлёкся, чтобы воспользоваться возможностью. В один миг мы сидели, освещённые дрожащим светом дюжины масляных ламп, а в следующий мир снаружи засиял ярче пустынного полудня, слепя даже сквозь стены шатра. Я видел на ткани резкие тени верёвок и очертания пробегавшего слуги. Яркость света росла от невероятной до невозможной, и снаружи послышались крики. Меня окатила волна жара, словно я вышел из тени на солнце. Едва я успел встать, как сияние исчезло, так же быстро, как появилось. Казалось, в шатре внезапно стало темно. Не в силах разглядеть, что происходит вокруг, я запнулся за Тарелль.

Мы беспорядочно покинули шатёр, и увидели, как вдалеке поднимается громадная колонна огня. Такая огромная колонна огня, что она поднялась в небеса, а потом расплющилась о крышу неба и завернулась сама на себя в клубящемся грибовидном облаке пламени.

Долгое время мы таращились в тишине, игнорируя крики закрывавших лица слуг, панику животных и запах гари от шатров, которые, похоже, готовы были вот-вот заполыхать.

Даже в этом хаосе у меня было время подумать о том, что всё идёт довольно неплохо. Я не только сбежал из мёртвых земель и вернулся к жизни – я только что определённо спас жизнь богатея и его прекрасных дочерей. Кто знает, как велика будет моя награда, или как прекрасна!

Отдалённый грохот заглушил крики людей и животных.

– Аллах! – Шейх Малик стоял около меня, и ростом он был всего лишь мне по плечо. На своём верблюде он казался выше.

В дело вступила удача старого доброго Ялана. Всё шло как по маслу.

– Это там, где мы его нашли, – сказал Махуд.

Громыхание стало рёвом. Мне пришлось повысить голос, кивнув и пытаясь выглядеть мрачно.

– Мудро было с вашей стороны послушать меня, шейх Ма…

Джамин перебил меня.

– Этого не может быть. Это было двадцать миль назад. Ни один огонь нельзя увидеть на таком…

Дюны перед нами взорвались – сначала самая дальняя, потом следующая, и следующая, и следующая, так быстро, как человек может стучать по барабану. Потом мир вокруг нас взмыл вверх, и всё полетело – шатры, песок и тьма.

ДВА

Наверное, я на миг потерял сознание, поскольку очнулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как больше дюжины обезумевших от ужаса верблюдов с выпученными глазами, мчится прямо на меня. Я закачался, плюясь песком, и нырнул вбок. Если бы у меня была секунда подумать, то я бы бросился в другую сторону. А так я почти немедленно врезался в кого-то, кто всё ещё потрясённо стоял, пока грохот взрыва затихал вдали. Мы оба полетели почти по задуманной мною дуге, но упали, не долетев до точки, где я оказался бы, не будь на моём пути препятствий. Я изо всех своих сил попытался вытащить кричащего компаньона из-под себя, чтобы прикрыться им, как щитом, но в итоге схватил обеими руками лишь марлю, а потом по моей заднице топнула нога верблюда, который с грохотом помчался дальше.

Постанывая и вцепившись в зад, я перекатился на бок, обнаружив, что, похоже, раздел и возможно убил одну из дочерей шейха. Лунный свет скрывал детали, и из-за растрёпанных волос я не мог понять, которая это из четырёх. С обеих сторон ко мне из клубов песка в ночи подбежали люди. Где-то кто-то вопил, но звук казался приглушённым, словно громкость взрыва свела на нет все остальные звуки.

Старшие сыновья шейха подняли меня на ноги и железной хваткой держали мне руки, даже когда я поднялся. Седой слуга, у которого кровь шла носом и блестела левая половина лица, прикрыл мёртвую дочь своей накидкой, и остался обнажённым по пояс, выставив напоказ впалую грудь и обвисшую стариковскою кожу. Сыновья кричали мне вопросы или обвинения, но ни один из них не пробился через звон в моих ушах.

Спустя минуту песок совсем улёгся, и луна осветила развалины нашего лагеря. Я стоял, полуоглушённый, с ножом Джамина у моего горла, а Махуд кричал обвинения, в основном о своей сестре, словно разрушения лагеря были ничем по сравнению с её обнажённой грудью. Пусть даже и прекрасной. Странно, но я не чувствовал страха. От взрыва я как-то разделился, словно парил за пределами своего тела – равнодушный наблюдатель, которого окружающее занимало в той же мере, что и ярость Махуда или ладонь Джамина на рукояти клинка, прижатого к моей шее.