Марина Дяченко - Шрам

Возвращались в глухой темноте – Эгерт держал Лиса за рукав, чтобы не заблудиться. Оба были изрядно пьяны; ввалившись в комнату, Лис первым делом потребовал зажечь огонь, затем уронил на пол пряжку от плаща, сел на постель и устало объявил, что жизнь его суха и шершава, как песий язык. Сочувствуя приятелю и желая оказать ему услугу, Солль в поисках утерянной пряжки опустился на четвереньки, сжимая свечку в зубах; заглянув под свою кровать, он заметил темнеющий у самой стены пыльный предмет.

– Эй! – пьяным голосом поинтересовался Лис. – Ты зачем под кроватью живешь, а?

Эгерт выпрямился – в руках у него была книга.

– Ну и ладно… – расслабленно согласился Лис, стягивая башмак. – Это, верно, того парня, что до тебя тут жил… Пряжки-то нету?

Солль поставил свечу на стол, положил рядом свою находку, стер ладонью слой пыли и развернул склеившиеся страницы.

Это была, по-видимому, история битв и полководцев; перевернув несколько листов, Эгерт наткнулся на плотный бумажный четырехугольник. Одна сторона его была чистой, с одним только чернильным пятнышком в углу; другая сторона…

Солль несколько секунд смотрел на рисунок – и вдруг протрезвел, будто брошенный в прорубь. С рисунка на Эгерта смотрела Тория.

Поразительное сходство – художник, неумелый, видимо, и неопытный, но безусловно талантливый, ухитрился схватить главное, передать даже выражение глаз – ту спокойную доброжелательность, с которой Тория взглянула на Эгерта в первую их встречу. Безукоризненно точно располагались родинки на шее, и дерзко изгибались ресницы, и мягкие губы вот-вот готовы были улыбнуться…

Лис икнул, роняя на пол второй башмак:

– Чего там, а?

С трудом оторвав взгляд, Солль перевернул рисунок, накрыл его ладонью – будто это его тайна, будто Лис не должен знать…

Спохватившись, вернулся к книге, раскрыл первую страницу в поисках подписи владельца.

Только две буквы: «Д. Д.»

Солля бросило в жар.

– Гаэтан, – спросил он шепотом, стараясь говорить спокойно, – кто тут жил до меня, Гаэтан?

Лис помолчал. Вытянулся на кровати:

– Говорю, парень один жил… Хороший парень, Динар его звали. Я, правда, сойтись с ним как следует не успел – уехал он и его где-то там убили…

– Кто убил? – спросил Солль помимо своей воли.

– А я почем знаю? – фыркнул Лис. – Какой-то мерзавец убил, я не знаю, где и как… Слушай, не стой столбом, туши свечку, а?

Эгерт дунул на свечу и несколько минут неподвижно стоял в темноте.

– Скажу тебе, – сонно пробормотал Лис, – что был он действительно хороший парень, потому как иначе Тория… ну, Тория, деканова дочка… замуж за него не собралась бы. А она, говорят, совсем уж собралась и свадьбу назначили… Вот…

– Он здесь жил? – прошептал Эгерт непослушными губами. – Здесь, в этой комнате? И спал на этой кровати?

Лис завозился, устраиваясь поудобнее:

– Да ты не бойся… Призрак его не явится… Не такой он парень, чтобы своих же братьев-студентов по ночам пугать, хороший, говорю, парень был… Спи…

Лис еще что-то бормотал – но слов не разобрать было, и вскоре бормотание сменилось мерным сопением.

Пересилив себя, Эгерт разделся и забрался под одеяло с головой. Так и провел всю ночь, зажмурив в темноте глаза и заткнув уши в полной тишине.

Каждое утро, просыпаясь, Динар Дарран видел над собой этот сводчатый потолок с двумя сходящимися трещинками в углу. Рисунок трещинок напоминал широко распахнутый глаз; каждое утро Эгерту приходило в голову это сравнение – но, может быть, Динар видел иначе?

Каждое утро Динар снимал свой плащ с истертого крюка, вбитого в стену над кроватью, а вздумай он выглянуть в окно – его взору предстала бы та же картина, которой не раз и не два развлекал себя Солль: университетский дворик с зеленой клумбой в центре, глухая стена справа и ряд узеньких окошек слева, а напротив – величественная каменная спина главного корпуса с двумя круглыми балконами… Сейчас на одном из них важный служитель вытряхивал пыль из старинной географической карты, вышитой шелком на бархате; пыль летела на весь двор.

Убитый Соллем человек жил в маленькой комнате, каждый день ходил на лекции, читал книгу об истории битв и полководцев – а сам не носил оружия и не чувствовал в этом надобности. Тория, тогда еще спокойная и веселая, а не замкнутая и отчужденная, как теперь, охотно виделась с ним каждый день. Увлеченные разговором, для которого у них имелось множество тем, они часами просиживали в библиотеке, или в зале, или в любой из подсобных комнатушек; временами Динар приглашал Торию к себе, и тогда она по обыкновению присаживалась на край стола и покачивала ногой в тонконосом башмачке…

А потом они сговорились о свадьбе. Наверное, Динар трепетал, представ перед деканом в роли просителя руки; наверное, декан был к нему благосклонен, и тогда, счастливые, жених и невеста отправились в путь… В свадебное путешествие? В научную экспедицию? Что там они искали, какие-то рукописи… Как бы то ни было, целью путешественников стал Каваррен, где с кучкой приятелей в трактире сидел Эгерт Солль…

Неисповедима воля декана Луаяна. Совсем не случайно опустевшая койка Динара досталась теперь его убийце… А книга с портретом? Сколько дней пролежала она в темном углу под кроватью, дожидаясь, пока Эгерт возьмет ее в руки?

Утром, когда шаги уходящего Лиса слились с бодрым топотом прочих спешащих в зал студентов, Эгерт сбросил наконец с головы одеяло и встал.

Ныли кости после бессонной ночи; книга была здесь, под подушкой, и при свете дня Эгерт осмелился снова взглянуть на портрет.

Никогда в жизни живая Тория не смотрела на Солля так, как глядела сейчас с рисунка. Вероятно, так она смотрела только на Динара, и тогда он, щедрый, как все влюбленные, решил задержать этот взгляд на бумаге, поделиться с миром своей радостью… А может быть, нет. Может быть, рисунок вовсе не был предназначен для чужих глаз, и Солль совершает преступление, разглядывая его минуту за минутой…

С трудом отвернувшись, он уставился на выщербленный край стола. Тягостное чувство, родившееся в нем ночью, усиливалось и перерастало в тоску.

Он почти не помнил лица Динара. Он вообще не смотрел ему в лицо; в памяти его остались простая темная одежда, срывающийся голос да беспомощное фехтование чужой шпагой. Спроси сейчас Эгерта, какого цвета были у Динара глаза, а какого волосы – не скажет. Не вспомнит.

О чем думал незнакомый юноша, касаясь бумаги кончиком карандаша? Рисовал ли по памяти, или Тория сидела перед ним, поддразнивая и посмеиваясь от внезапно возникшей неловкости? Зачем этим двоим понадобилось появляться в Каваррене, что за злая судьба направила их путь, что за злая судьба направила руку Эгерта, он же не хотел…