Марина Дяченко - Преемник

Он закрыл за собой дверь и долго сидел в темноте, уронив голову на руки. Он умел запретить себе думать о человеке, которого много лет считал отцом; он научился убивать в себе запретные мысли – но не умел оборвать несвязной вереницы образов-запахов-воспоминаний-прикосновений…

Недостойно мужчины – жалеть себя. Недостойно воина… и мага, потому что он, кажется, маг…

Дощатый пол, вымытый до свежего запаха древесины; расплываются белые капли молока. Вечер и соломенная шляпа, и в шляпе – круглый свернувшийся еж, иголки – будто семечки… Да не будет он пить твоего молока. Отпусти его, вот если бы тебя поймали…

…Слишком широкий выпад, слишком размазанный, бездарный выпад… В обеденном зале, где сдвинутые в угол стулья жались вокруг широкого стола, даже там, в этом тренировочном зале, такие выпады не прощались…

Почему он… тот… никогда не фехтовал в присутствии матери?! Мужчины обычно гордятся… Таким красивым обращением с оружием…

…Фагирра не хотел, чтобы сестра порола ребенка.

Луар поднял голову. В окно смотрела все та же переполовиненная луна – теперь она сделалась чуть толще. Двигаясь через силу, он встал, оставив сверток на кресле; постоял у окна, касаясь щекой теплой портьеры. Потом зажег три свечи.

Страшно. Наверно, он все-таки неполноценный колдун – иначе почему так страшно? Те маги, про которых он читал, испытывали упоение от всякой магической процедуры – а у него, Луара, подступает к горлу плотный тяжелый ком. И все же он делает, потому что иначе не может, иначе задохнется…

А что чувствовал Фагирра, погребая в одной могиле обеих сестер, брата, мать и племянников?..

…пытать своей рукой?

Свечи чуть изогнулись – три желтых огненных клыка. Луар длинно, со всхлипом вздохнул – и вытащил из-за пазухи медальон.

Снова – это. Светлое небо, помоги мне…

В глаза ему ударило солнце. Раскаленное солнце, раскаленные камни, место, где он никогда не бывал – горы, рыжие с белым, полдень, тени короткие и будто бархатные – лоскутки черной ткани…

Жарко. Такая жара… Солнце в зените, выпученный глаз посреди синего неба, а колодец далеко, внизу…

На каменной площадке под боком у скалы стоял человек. За его спиной Луар разглядел пустой горячий дворик и в глубине – дом. И странно знакомое очертание над входной дверью…

Человек был мальчиком. Лет четырнадцати. И у ног – полное ледяной воды ведро, поверхность воды колышется, едва не перехлестываясь через край…

– Помоги мне, – попросил Луар шепотом. Губы его сводило от напряжения.

Мальчик медленно покачал головой: «Не могу»…

– Помоги мне, – попросил Луар снова. – Ты… Луаян…

Имя помогло ему, и он повторил еще раз, ощущая вкус каждого звука:

– Луаян…

Мальчик опустил глаза. В ведре у его ног дробилось солнце: «Не могу»…

– Но почему?! – воскликнул Луар в отчаянии. – Разве я тебе не внук? Разве я и перед тобой провинился – сын Фагирры?!

Небо над мальчиком вдруг лопнуло, как истлевшая ткань, и свернулось трубочками по краям. «Не могу»…

– Почему?!

«Потому что я страж»…

Солнце погасло, исчезли скалы и разогретый солнцем двор, Луар услышал запах земли и ощутил на лице влажные комья: «Я страж… Навеки»…

Луар зашатался. Ему показалось, что он стоит на прозрачной, как хрусталь, земле, и видит глубоко в недрах чудовищное существо, многосуставчатую смерть, воплощение Черного Мора – и стража у входа в темницу, седого старика, закрывающего ладонью лицо: «Не надо, малыш… Не смотри»…

Луар с криком отпрянул – и земля потеряла прозрачность, сделавшись чернее обычного, навалившись сверху, как крышка сундука.

Медальон вывалился и повис на цепочке, Луар увидел высоко над собой сводчатый потолок и в изнеможении закрыл глаза – обморок…

К сожалению, сознание не покинуло его.

По потолку все смелее полз рассвет; простучали по коридору чьи-то шаги, и на площади тонко завел детский голос: «Молоко-о»…

Зачем все это, подумал лежащий Луар.

Будто идешь по углям – и каждый новый шаг приносит новую боль.

…Мальчик, гнавший через ручей крутобокую рыжую корову, удивленно покосился на высокого седого старика, идущего вброд в то время, как рядом имелись мостки.

Старик приблизился, и мальчик струхнул: круглые глаза незнакомца истово смотрели в далекую даль, а губы двигались, будто старик разговаривал сам с собой.

Пожилые люди часто так делают. А этот был еще и сумасшедший мальчик отступал, прячась за своей коровой, и напрасно, потому что незнакомец не обратил на него никакого внимания.

Он просто не увидел пастушка. Как не увидел мостков, как не видел дороги. Ноги его сами по себе мерили бесконечный путь – а мысли занимало другое, и мальчик, по счастью, никогда не узнает, что именно…

Старик шел, глядя прямо перед собой напряженными остановившимися глазами.

Он очень давно не испытывал страха. Сейчас, содрогаясь и все ускоряя торопливый шаг, он чувствовал себя более человеком, чем это было раньше. Он стар и ему нечего бояться – но он человек и он боится…

Ибо одно дело смотреть на ржавеющий медальон и отстраненно думать о судьбах мира… И совсем другое – ощущать чужой взгляд. Выжидающее присутствие. Этот знакомый язвительный смешок, раздирающий голову изнутри…

(Ты удачлив, Марран)

Да, это одно из моих имен, подумал он яростно. Да, я удачлив… Но счастливым я не был никогда. И вообще я скоро умру. Старый дурень, болтающий сам с собой…

(Не обманывай себя, ты рехнулся значительно раньше, когда отказал мне и отказался от миссии)

Снова смешок. Ему показалось, что, перейдя почти на бег, он все равно не трогается с места, висит над землей, как медуза в толще вод, и тень его, маленькая и черная, приклеилась к дороге…

Он заставил себя замедлить шаг. Он стиснул зубы и остановился вовсе – и увидел ручей в отдалении, гречневое поле с тучей пчел и мальчика с рыжей коровой.

(Вот так, Руал. Прошло лишь мгновение… а ты стар. И ты больше не годишься в Привратники)

Как жаль, подумал он с саркастической ухмылкой.

(И мне жаль, Руал… Ты дурачок. Ты снова проиграл)

Взгляд из ниоткуда давил, как жернов. Старик яростно ощерился.

– Я не играю с тобой! – произнес он четко и внятно, напугав при этом осторожного пастушка.

(Все здесь играют. Всякий, кто хочет жить, включается в игру… И правила одинаковы для всех. Неудачнику больно. Проигравший сходит с доски… Ты проиграл, но я дам тебе шанс)

– Ах ты старый болтливый философ, – раздумчиво произнес тот, кого звали Руалом.

Смешок.

(Да, Руал… Я буду говорить с тобой. Прежде, чем мне откроют и я войду)

– Ты не войдешь! – бросил он зло.

(Войду. Новый Привратник сильнее тебя… Он не испугается)

– Так и говори с ним, – посоветовал Руал сквозь зубы. На дне его сознания тлела надежда, что все происходящее – болезнь, горячка и бред.